Вилюй

Вилюй! От этого имени веет седой стариной и неразгаданными тайнами. Весной, вырвавшись из-под двухметрового льда и почувствовав свободу, Вилюй заливает своими ледяными водами десятки тысяч квадратных километров бескрайней тайги. Нагулявшись вдоволь по заливным лугам, наделив лесные озера и старицы свежей водой, он успокаивается, удобно устроившись в своем петляющем по бескрайним просторам русле. Как-то незаметно из-под воды появляются песчаные косы, поблескивающие на не щедром северном солнце пылинками слюды и кварца. Подсохшие его берега сначала покрываются яркими пятнами полевых цветов, потом разноцветным бисером диких ягод. Но северное лето коротко. Вот уже и осыпается золото с деревьев. Со свистом и криком утиные стаи выполняют над обмелевшей рекой последние тренировочные полеты. Скоро на юг. Наступает осень.

Вертолет, преодолев триста километров над тайгой с десятками речушек и сотнями озер, содрогаясь всем своим металлическим телом, заходит на посадку в центр поляны, раскинувшейся на высоком правом берегу Вилюя. Многочисленные обитатели прибрежных кустов в ужасе разбегаются и разлетаются от рева железной стрекозы, вторгшейся в их мир гармонии и естественных событий.

— Это место, друзья мои, называется Маган-Бары, — показывая на обширную курью, говорит Толич. — Однажды мы садились тут спиннингами порыбачить, так не успевали рыбу с крючков снимать. Потом отец тут рыбачил и рассказывал, что осетров здесь очень много, но, некрупных.

Друзья стояли на высоком обрывистом берегу. Перед ними блестела спокойная вода глубокой курьи, образовавшейся на месте протоки, верховья которой замыло песком и илом. За их спинами между вековыми елями, метрах в пятидесяти от берега, стояло зимовье с печкой-буржуйкой и нарами. В нем друзья и устроились, подремонтировав крохотный стол и двери, кем-то сорванные с петель. О таких таежных зимовьях много всяких небылиц рассказывают, поэтому те, у кого нервы слабые, предпочитают ставить палатки подальше от старых якутских строений.

Вечером после ужина Толич, как у них давно было заведено, когда они приезжали в тайгу, рассказывал интересные истории и легенды. В это вечер он начал рассказ так:
— Жил в этом улусе отчаянный мужик. В тюрьме сидел не раз и, видимо, было за что. Пришлось ему как-то с мальчишкой-племянником заночевать в одном заброшенном, как это, зимовье, и естественно, полным абааhы. Сидит мужик так же, как ты Юр, за столом, ни в бога, ни в черта не верит, ест ойгос. А перед столом в полу подвал — ункучах. Вдруг крышка подвала приподнимается, и оттуда вонью понесло.

Мальчик чуть не умер со страха, а мужик и бровью не повел. Взял ружье и говорит грозно: «Да таххан кёр эрэ, кэhэтиэм!», что переводится, как «Ну, попробуй, выйди, мало не покажется!». Крышка постояла-постояла и упала. Кушают дальше. Опять крышка осторожно-осторожно приподнимается. Мужик берет ружье наизготовку и говорит: «Табыс!». Выходи, значит. Крышка тут же закрылась, и опять тишина. Ночь проспали, все тихо было.

Мужик в это зимовье еще не раз заходил, ночевал, и все заканчивалось нормально, все абааhы его боялись и не беспокоили. Но как-то раз пришел он туда с сыном. Как обычно, поужинали, как мы сейчас, и спать легли. Сына он у стенки уложил, сам с ружьем с краю устроился. Вдруг ночью дверь зимовья открывается. Мужик сквозь сон говорит грозно: «Чего надо бери, а нас не тревожь, а то…». Дверь закрылась. Мужик спокойно повернулся к стенке и только хотел уснуть, как услышал звук хлыста, и по его спине что-то как ожгло. Мужик вскочил, ружьем водит, а в зимовье никого! После этого случая он до самой смерти болями в спине и пояснице маялся.

— И у меня тоже радикулит. Может, от рыбалки, а может, от работы. Хотя, может, и нечистая сила наградила. Будем надеяться, что тут абааhы нет, — сказал Штурман и с этими словами отвернулся к стене и через пару минут засопел. Толич взялся перебирать последнюю сеть, Юр протирал детали своего ружья.
— Сказки все это, — сказал Юр, закуривая, — враки.
— Сказка ложь, да в ней намек. Если хочешь, могу доказать, что, скорее всего, это правда.
— Ну, попробуй.
— Случаи, когда люди в тайге погибали неизвестно отчего, документально зафиксированы. Вот примеры. На севере Урала пропала без вести группы туристов. Когда удалось обнаружить их трупы, оказалось, что лица всех умерших были искажены гримасами ужаса. То же было в Красноярском крае. Пятеро военнослужащих отправились на охоту и не вернулись. Их нашли в такой же, как эта, лесной избушке. Все пятеро сидели за столом мертвые. Судя по выражениям лиц, их что-то здорово напугало. Как думаешь, Юр, что взрослых дядек с оружием могло напугать?
— Да ничего.
— И я так думаю. Но факт остается фактом. А чтобы мы в тайге были готовы к встрече с непонятным, нужно знать местные аномалии, если таковые есть. А почему погибли те охотники, все-таки выяснили. От инфразвука. От колебания воздуха с очень низкой частотой в шесть — восемь герц. Совпадая с ритмами головного мозга, инфразвук вызывает у человека сначала беспокойство, затем беспричинный ужас и панику. При интенсивных колебаниях он приводит к резонансу внутренних органов и их разрыву.
— А откуда там инфразвук взялся?
— Такое бывает от прохождения атмосферных фронтов по определенной местности, чаще всего сильно пересеченной, когда вопреки законам линия фронта изгибается не так, как обычно. Но это очень редкое явление. Кстати я в юности, недалеко отсюда, а именно у озера Дюке, наблюдал такой шторм. Не дай бог попасть снова.
— Ну вот, видишь! И никакой чертовщины.
— А насчет того, что мужика по спине ожгло, так совсем просто. Скорее всего, это была шаровая молния, но не атмосферная, а из земли.
— А я думал, что она от грозовых туч.
— Есть еще и такая, которая появляется от термоядерного синтеза, происходящего в земной коре. В результате него водород превращается в гелий. Выделяется большое количество тепловой и электромагнитной энергии. Мантия Земли неоднородна и разбита гигантскими трещинами на многочисленные блоки. Из-за постоянно циркулирующих гравитационных потоков на поверхности мантийных плит, особенно на их краях, возникают заряды статического электричества. Когда заряд достигает критического напряжения, происходит электрический пробой между плитой и земной корой. Находящийся под землей газ ионизируется, и рождается плазмоид, который, выйдя на поверхность, превращается в шаровую молнию. В зависимости от частоты излучения плазмоид может быть видимым или невидимым. Появившись в зимовье, этот не видимый глазом объект способен перемещать некоторые предметы в пространстве. Вот и открываются двери и люки. Иногда он издает шипящие или свистящие звуки и может что-нибудь повредить. Вот тебе и звук хлыста, и невесть откуда взявшиеся боли в спине. А тут разлом совсем рядом, прямо за Леной.
— Откуда, Толич, ты все это знаешь?
— Читал. А теперь серьезно. Если кто снаружи в угол зимовья стучать начнет, не пугайся. Если даже войдет, тоже молчи, какой бы необычный гость не был. Постоит, погреется и уйдет. Понял?
— А кто прийти-то должен?
— Я так, мало ли. Давай спать.
Чтобы поставить все сети, Толичу с Юром понадобился почти весь день. Они долго и тщательно выбирали место, потом забивали в берег кол, к которому привязывали один конец сети. Медленно выгребая в нужном направлении, выставляли сеть.
Штурман в это время обходил окрестности в поисках охотничьих мест.
— Ну, как? — спросил Юр, как только Штурман вернулся с охоты. — Чем ужинать будем? Я два выстрела слышал.
Штурман молча снял рюкзак и вынул из него двух краснобровых косачей.
— О! Вкусные птички. А вообще как?
— Кругом мари, далеко ходить тяжело и незачем. Ниже, вдоль курьи поляна, там и зайцы, и боровая дичь.
— А сохатый?
— Следы есть, троп нет.
После вкусной шурпы Юр попросил Толича рассказать что-нибудь интересное.
— Интересное, говоришь? Есть тут в верховьях Вилюя интересное место «Елюю Черкечех» называется, что в переводе означает долина смерти. Слышал?
— Нет.
— Рассказывай. Самое то на ночь, — подал голос Штурман.
— Короче, есть легенда, что в одном глухом месте, в земле скрыты металлические объекты неизвестного происхождения. Одни рассказывают, что там есть выступающая из земли, приплюснутая арка, под которой находится множество металлических комнат, где даже в самые сильные морозы тепло, как летом. Другие говорят, что видели там гладкую металлическую полусферу красного цвета, которая выступает из мерзлоты так, что в нее можно въехать верхом на олене. Место это якуты и эвенки назвали «Алгый тимирнить» что означает «большой котел утонул» и они его всегда обходят стороной.
— Зачем обходить, если там тепло внутри и зимой жить можно? — удивился Юр.
— Да, говорят, были такие, любопытные, которые ночевали в тепле. Правда, потом начинали сильно болеть и умирали.
— Радиация что ли?
— Не знаю. Я что-то не слышал, чтобы теперь туда экспедиции направляли. Наверное, все это враки, хотя есть свидетельства какого-то ученого, который еще до революции все это видел и описал.
— Дальше-то что?
— Ну, говорят, что там еще есть металлическая нора, в которой лежат «шибко худые, черные, одноглазые люди в железных одеждах»». И еще, что котлов этих металлических насчитали там семь штук. Причем котлы все большие, от шести до девяти метров в диаметре, и металл настолько крепкий, что его зубило не берет и ржавчина тоже.
— Титан, значит, — сказал Юр.
— Ага. А трубы — это ракеты, а норы — шахты ракетные. Ох, любят аборигены сказки сочинять. Андерсены прямо, — ворчал Штурман.
— Может быть, ты и прав, — согласился Толич. — Только для нас это лишнее предупреждение не лазить по тем местам, которые местные считают плохими. У них ничего просто так не называется. Вот озеро Неджели, которое мы пролетали и где знаменитые караси водятся, что вы о нем знаете?
— Да ничего, кроме карасей неджелинских.
— А откуда это название, знаете?
— Ну, и?
— «Нес елю» означает «ленивая болезнь», «елю» собственно «смерть». А ленивой болезнью якуты называли проказу. А главным центром распространения проказы якуты считали озеро Неджели. Мораль: карасей в Неджели лучше не ловить и туда не ездить. Вот так по названию места можно себе помочь избежать разных неприятностей.

Друзья еще долго говорили и спорили в этот вечер, пока, наконец, не разошлись по нарам и не заснули.
Утро вновь встретило их новыми хлопотами. Штурман оказался прав. Боровой дичи было настолько много, что рябчиков никто не стрелял, били только тетерок и косачей. Задумываться, из чего готовить еду, не приходилось, почти у зимовья стреляли зайцев и уток.

Сети проверялись два раза в сутки — рано утром и под вечер, иначе они превращались в скрученные веревки из рыбы и капрона. Единственной рыбой, не путавшей сети, были налимы. Они засасывали запутавшихся окуней вместе с куском сети и спокойно ждали, пока их освободят. А освобождать скользких и тяжелых рыбин рыбакам приходилось оригинальным способом — ногой упираться в налимью морду и вытягивать из его пасти сеть вместе с окунем.

Рыба попадалась самая разная. Ее разделывали, отрезали головы и хвосты и солили в деревянных бочках. Отходы бросали в ямку, вырытую тут же на берегу, возле сбитого, из найденных на берегу досок, разделочного стола.

На третий день, засолив рыбу, друзья пошли в зимовье пить чай. Через час, спустившись к воде, они увидели следы медведя. Зверь съел все рыбьи головы и кишки. Вечером следующего дня все повторилось. Стоило друзьям уйти в зимовье, приходил медведь и поедал все, что они выбросили.

Резиновые лодки, закрытые бочки и сложенных в поленницу налимов медведь не трогал.

— Удивительно, — сказал Штурман, сидя вечером у стола, — медведь, даже от следов человека, как правило, уходит, а этот не боится.
— А что ему? Медведь в тайге — царь зверей. Ну, как лев в Африке или тигр в Индии. Тут он хозяин. Чего ему бояться? — ответил Юр.
— Да тут все может быть и проще. Он, как и люди, пропитание добывает по принципу наименьших хлопот. Эту еду ему легче добыть, вот он и ходит, как в столовку.
— Я тоже слышал, что если косолапый разок нашел легкий способ добычи корма, то будет упорно этот способ применять, — укладываясь на нары, поддержал разговор Толич.
— А почему он рыбу не трогает, а только потроха?
— Потому что для него это деликатес, впрочем, как и для людей.
— Ну, ты, Толич, придумал. Какой же деликатес из потрохов? — развеселился Юр.
— Темнота. Лично я ничего вкуснее жаркого из рыбьих потрошков не ел.
— Приготовишь нам? Мы тоже попробуем.
— Чистить их замучишься. Легче сетку поставить на озере, наловить мешок карасей и карасьи языки пожарить.
— Вам бы только пожрать, — заворочался Штурман. — Что с косолапым делать будем?
— Давай подкараулим и на шкуру, — оживился Юр.
— Как бы он тебя не подкараулил.

Хоть косолапый и выполнял благородную задачу — «убирал» за друзьями отходы, решили все же его подкараулить. Вечером следующего дня, засолив рыбу, они поднялись на берег и спрятались в кустах. Но мишка не появлялся. Проголодавшись и замерзнув, друзья ушли в зимовье, а когда возвратились, обнаружили, что кишки опять съедены.

— Да, — задумался Штурман, — прямо какой-то злой дух Вилюя.

Толич предположил, что медведь, где-то прячась, видит их, слышит, чует и контролирует.

— Все мы курящие, а он это дело далеко чует.

На следующий день друзья решили схитрить. Шумно ушли в зимовье, а спустя три минуты тихонько вышли и стали, не дыша, подкрадываться к берегу. Но медведь оказался еще хитрее и ушел быстрее, чем друзья подкрались к его «столовой».

Вечером после ужина Юр, как всегда, попросил Толича рассказать им что-нибудь интересное.

— Что тебе рассказать?
— Ну, из истории что-нибудь. У якутов было древнее царство?
— Это в сказках царства бывают, а тут тайга. Вот мы здесь уже шестой день, а ты хоть одну лодку на Вилюе видел?
— Нет.
— Вот именно. А сейчас конец двадцатого века. Вертолеты, вездеходы, теплоходы, а тогда семьи жили в десятках километров друг от друга. Кое-как кормилась от охоты и рыболовства. Держали считанных коров и кобылиц — детям на молоко. Это, Юр, был никем неуправляемый практически первобытный строй, где никто никому не подчинялся.
— То есть анархия?
— Анархия не анархия, а так, ни то, ни се. К приходу русских якуты даже в княжества не объединились. Никто из них не признавал ничего, кроме своего рода. Вот именно на этом месте жили якуты Вилюйские нижние, а на той стороне реки народ Кантакули. Тогда они даже в племенные союзы не были объединены, да и незачем им это было. Отбиваться не от кого, мерзлота никому не нужна. Друг друга не грабили, потому, что грабить было нечего. Ни тюрем, ни полиции, ни начальства, ни власти. А нет власти — нет государства.
— Так не бывает, чтобы никто не командовал.
— Бывает, Юр. Я историкам не очень верю. Думаю, в каждом учебнике процентов десять фактов, остальное сплошной вымысел. Русские сюда пришли в семнадцатом веке и что увидели? Вот тут, в нижнем течении Вилюя, казенная изба стояла, куда сдавали ясак. В ясачной книге значился один единственный род пеших якутов князька Дырана. В пятьдесят первом году того же века была сделана запись о том, что в Верхневилюйском зимовье внесли ясак двадцать семь якутов-бордонцев, семь кангалассов да несколько чачуйцев. Представляешь, как их было мало! Каких-то сорок человек на пространстве, равном небольшой европейской стране.
— Да, маловато.
— Вот ты сидишь сейчас, лопаешь соленую осетрину, потому что у тебя капроновые сети есть. А у них были только луки со стрелами, корчаги да грубые сети из конского волоса. Поэтому все их усилия направлялись на добычу корма, а не на создание царств. Хоть и были они люди работящие, но постоянно голодали, потому что основной их едой были заболонь и мунду.
— Это что такое матерное?
— Мунду — это озерный гольян. Они делали из него сухари и ели с рыбьим жиром, олорбо называется. А заболонь — древесная кора. За это русские древних якутов называли древоедами.
— Да уж, гольянами да корой не наешься.
— А они выживали. Вообще, на Вилюе в период прихода русских основными жителями были кочевники различных родов. Чуть выше этого места обитали Белдеты еще выше Норманганы, далее Обгинцы, а на той стороне Фугляды. Правда, казаки их тогда называли ламутами, тунгусами.
— Но ведь якуты говорят, что они потомки древних тюрков, легенды у них всякие. Ты же сам рассказывал.
— Легенды — это фольклор, творчество народное. Что ты, например, о происхождении русских знаешь? Как, по-твоему, откуда Русь пошла?
— Ну, у Карамзина написано, что от Рюрика.
— Вот-вот. Карамзин! А Карамзин был придворный историк и писал историю, какая нужна была царствующим Романовым. Ему за это деньги платили и чины присваивали. А Романовы семейными узами на протяжении веков были связаны с немецкими родами. Вот Рюрик и появился из рода «Русь».

Карамзин за основу начальной истории Руси взял «Повесть временных лет». Вспомни: «Вот повести минувших лет, откуда пошла Русская земля…». Начинается там так: «По потопе трое сыновей Ноя разделили землю — Сим, Xaм, Иaфeт». Как тебе это нравится? Три еврея получили весь свет в управление. Не буду перечислять, что досталось первым двум, а «Иафету же достались северные страны и западные». И далее перечисление. Так в этих перечислениях народов есть русские, которые перечислены рядом чудью, меря и прочими, которые просто «сидят», и есть русь, которые перечислены с готами, немцами и прочими западными народами и, являются потомством Иафета. Разницу чувствуешь? Русские неизвестно кто, а «русь» — потомки Иафета. А вот якутов, чукчей, эвенков там и вовсе нет. О чем это говорит? Правильно, просто не знали те кто писал этот бред, что есть на земле такие народы и народы эти может древнее того самого Иaфeта.

— Прямо таки и древнее! — изумился Юр.
— А почему нет? Доподленно известно, что в 439 году небольшой отряд князя Ашина бежал из Северо-Заподного Китая от табгачей. Состав отряда был пестрым. Поселились они на склонах Алтая и Хангая и смешались с аборигенами и стали тюркютами. А уже в 552 году был создан Тюрский кагонат. Почему бы не предположить, что часть этих тюркитов не ушла тогда на Север? Может и особенный тюркский язык у якутов именно оттуда, все его забыли, а они пронесли сквозь века.
— Да уж, история…
— Это тебе пример о запутанной истории развитого Российского государства, а ты о якутском царстве спрашиваешь. Могу тебе сказать, что официальная версия такова, что жили в этом месте тунгусы, а с пятнадцатого по семнадцатый века — пришлые народы курыканской культуры которые и образовали новую народность — якуты. Курыканцы эти были тюркоязычным народом и занимались скотоводством…
— Все мы от обезьян, особенно ты Юр, — подал голос Штурман. — И давайте спать уже, а то опять завели пластинку на всю ночь.

Мощный циклон, пришедший ночью, принес холод и дождь со снегом. Уже на следующий день с Севера потянулись стаи уток. Прижатые низкими дождевыми облаками, со свистом и прощальным криком, неслись они над самой водой, упорно преодолевая километр за километром. Охотиться в такое время легко, но не интересно. Стаи шли одна за другой, порой охотник не успевал даже перезарядить оружие. Песчаная коса, отделявшая курью от основного русла Вилюя, врезалась в него почти до самого фарватера. В свою очередь эту косу прорезала сухая, узкая протока, промывшая в песке нечто похожее на траншею глубиной около метра. В этой траншее, как в окопе, и устроились охотники. Услышав свист очередной налетавшей стаи, они приподнимались и на выбор, с расстояния в два десятка метров, выбивали из стай одну утку за другой. После каждого выстрела следовал глухой стук о плотный песок тяжелой утки.

Как-то раз, проверяя сети, Юр увидел в прозрачной воде громадную щуку. На ее боку отчетливо была видна огромная язва, от которой в воде оставался мутный след, как дымок от подбитого в воздушном бою самолета.

— Смотри, смотри, Толич, больная что ли?
— Ты забыл, что выше по течению Чернышевская ГЭС? Тайгу затопили не вырубая. А про подземные ядерные взрывы тоже забыл? От нас с тобой всего в семнадцати километрах буровая, на которой в семьдесят восьмом рванули. А гептил от вторых ступеней ракет, которые по пять раз в месяц падают в верховьях Вилюя. Вот тебе и больная рыбка. Если так дальше пойдет, то ее вовсе тут не будет, и зверей тоже.

Намокшая от дождя земля стала лучше сохранять следы зверей. Охотники видели, что косолапый приходил к потрохам почти всегда с одной и той же стороны. Однажды, когда друзья не таясь вышли на берег, они увидели мелькнувшего зверя, скрывшегося в ближайших прибрежных кустах. Не сговариваясь, они бросились за ним вдоль берега. Пока охотники бежали по кустам коренного берега, медведь спрыгнул вниз, оббежал курью и теперь косолапо улепетывал на остров. Стрелять было поздно, для надежного выстрела медведь должен был быть метров на тридцать-сорок ближе.

Охотники решили пойти на остров. Они пробежали пески и уткнулись в высокий десятиметровый тальник. Весной, по большой воде его пригнул к земле лед, а вода нанесла сверху слой сухостоя, палок, мусора и как цементом скрепила все это илом. Получилась совершенно непрозрачная «крыша» над всем этим немаленьким тальниковым лесом. Самые настоящие пещеры, только не из камня, а из леса и мусора. Уже через десять метров внутри пещеры свет мерк, а вокруг царила полная темнота. Туда и вели следы медведя. Потоптавшись рядом с его убежищем, друзья были вынуждены отправиться восвояси.

Все бочки были полны рыбы. Пришло время снимать сети. Последнюю рыбу засолили в брезентовый мешок.

Косолапый, как ни в чем не бывало, ходил в свою «столовую», все съедал и спокойно удалялся. Вот так и жили, сменяя друг друга, около разделочного стола. Рыбаки работают — медведя нет, рыбаков нет — медведь кушает.

За такое примерное поведение решили друзья медведя поощрить. Улетая, оставили ему на песке штук тридцать огромных налимов, а у разделочного стола миску полную кусочков белого хлеба перемешенного со сгущенным молоком.