САРДОНАХ*

Юру, балагура и весельчака, было не узнать.
Похудевший, сгорбленный, угрюмый сидел он перед Николаем ковыряя алюминиевой вилкой столовскую котлету.
— Может, выпьем? — Спросил Николай.

Юра поморщился.
— Нельзя мне теперь, опьянею сразу.

Юра возвращался домой после операции на желудке.
— А что эту язву твою никак вылечить нельзя было?
— Наверно нет…
— Ну, ничего, Татьяна тебя откормит, и поедем мы с тобой опять тайменей ловить.

Юра усмехнулся.
— В этом году не получится.
— А давай не на заготовку, а так, спиннинг покидать, ушицы похлебать у костерка. Тут как раз намечается мероприятие одно, полетим через тебя, могу захватить.
— Что за мероприятие? — чуть оживился Юрий.
— Да прилетает нас проверять с Москвы комиссия. Звонил сам Фиников, намекнул, что неплохо было бы ему организовать рыбалку на щуку.
— А почему на щуку. У нас, что нормальной рыбы нет?
— Ну, у них там свои замарочки, знаешь же, как бывает, может перед кем выпендриться захотел. В общем, большую щуку хочет поймать. Вот решил я его на Сорок островов свозить, там, на десятку всяко поднимет. Думаю, в Москве и такая за крокодила сойдет.
— Там в устье любой речушки на десятку возьмете, но на самом деле реально крупных там редко добывают.
— А где бы ты половил?
— Знаешь озеро километрах в шести-семи по правому берегу Д-ки? Ну, узкое такое озеро между гор?
— Это, из которого на западной оконечности ручей вытекает?
— Во-во. Я бы там попробовал.
— Так там сесть негде. Мы однажды пробовали, покрутились над ним и даже малюсенькой площадки не нашли. Склоны крутые и тайга до самой кромки воды.
— Сесть нельзя, а зависнуть можно, как раз там, где ручей вытекает. Там единственное мелкое место и что-то вроде болотины. Сергеевича попроси закинуть туда, он сможет притереться на полметра, а там выпрыгните и бутар сбросите, только его упаковать нужно в не промокаемые мешки.
— А ты почем знаешь, что там крупная щука есть?
— Был там, в позапрошлом году. Пожар тушили в долине реки. А когда закончили нам по рации сказали, что эвакуируют только через день. Ну, народ на реке решил оттянуться, а я по ручью ушел, побродить захотелось. В общем, вышел я на озеро, как раз к этой болотине. Там один берег крутой и на нем даже сосны растут, а другой не так крут и весь ельником зарос. Я шел по сосновой стороне метрах в десяти от кромки и вдруг заметил в воде что-то темное. Сначала подумал топляк. Но приглядевшись, заметил, что этот «топляк», очень медленно, но все же движется. Короче замер, смотрю, смотрю и вдруг отчетливо так начинаю понимать, что это рыбина. Кто думаю, может тут быть, ясно, что таймень, река-то рядом. Да и озеро глубокое очень и не маленькое. Водятся же огромные таймени в Большом Токко, так почему им в этом озере не водиться? Размышляю, в общем, а сам тихонько к кромке иду, медленно так, бесшумно. Снял с плеча ружье, предохранитель спустил, прям как на охоте. Близко не стал подходить, побоялся вспугнуть, но метров на восемь подкрался и понял, что это щука. Стоит вроде не глубоко, только чуть заметно плавниками шевелит. Прицелился и, с двух стволов…. Бац!
— И?
— И мимо. Потом понял, что стояла она глубже, чем я предполагал, вода там прозрачная, кажется вот она, а на самом деле там сантиметров восемьдесят над ней было. Картинка-то преломляется в воде, вот я и саданул так, что весь заряд за ней лег.

Юра отпил из граненого стакана компот, поморщился.
— Ты бы видел, как она рванула, волны, как от подводной лодки пошли.
— Какого она размера была? Хоть примерно?
— Ну, не знаю… здоровенная! В общем, таких я в Лене не ловил.
— Ну вот, и карты тебе в руки. Полетели туда!
— Не, не могу я. Там, в воду прыгать придется, оттуда потом выходить пешком по ручью, тащить бутар, нет.
— Да я твои шмотки на себе вытащу, поехали.
— Нет, Коля, не могу я. А вы попробуйте. Точно говорю тебе, что щука там крупная.

Николай смотрел на друга и думал о том, что вот вырезали что-то у человека, вроде как внутри, а изменился он и снаружи и душой.
За то не отказался от рыбалки на загадочном озере Витька — давний партнер Николая по рыбалкам.

— О чем речь. В любое время, только свисни, — заявил он и добавил, — я даже знаю, как поймать именно большую щуку.
— Как?
— А вот увидишь — Виктор подмигнул так, как только он и умеет делать.

Тайным Витькиным орудием, как выяснилось при погрузке в вертолет, оказались два утенка подросткового возраста, которые все время норовили выбраться из картонной коробки.

Пока летели, Витька излагал свой план поимки гигантской щуки, придумывая на ходу экзотические способы использования несчастных утят в качестве живца.

— Отпустил бы ты их, жалко — наконец предложил Николай.
— Зачем же — возразил Фиников, — пусть попробует, это любопытно….
— Жалко? Ну, ты сказанул. Да может эти самые утята самые счастливые на всей земле, — затараторил Витька. — Вот ты знаешь, как их на птицефабрике убивают?
— Нет.
— И я не знаю, но предположить могу. Их или газом душат или током бьют, а может и того хуже живьем еще химией обливают, чтоб с них перья и пух слетели. Мученическая смерть. А эти умрут, как им в природе приходиться погибать — в зубах хищника. Можно сказать героическая у них будет кончина, а ты «жалко».
— Ладно, отстал — махнул рукой Николай.

Другой Виктор, только еще и Сергеевич — командир летного отряда, все же нашел пятачок, где ювелирно посадил Ми-8, приказав на прощание, к его прилету, срубить три дерева так близко находящиеся к вращающимся лопастям, что от мощного воздушного потока с них летели мелкие ветки и хвоя.

Безымянное это озеро с песчаными берегами, почти ключевой прохладной водой и шелестом прибрежных деревьев ничем не выделялось среди других, лежало в глубокой ложбинке, кругом был густой лес, с одной, более высокой и крутой стороны сосновый, с другой смешанный, по берегу которого росла осока. Рыбаки решили встать лагерем под соснами.

Московский гость, решив, что не царское это дело — бутар таскать, вынул свои снасти и начал методично забрасывать блесну в воду.

— Смотри — кивнул головой в его сторону Витька, — спиннинг-то у него не для нашей рыбалки — тонюсенький. И катушка и леска… Рыбак!
— Поживем, увидим. Думаю, что рыбачить он умеет не хуже нас с тобой, если умудряется в Москве-реке рыбу ловить.
— Какая там рыба — рыбешка! — Сваливая с плеча плотно набитый брезентовый мешок, пробубнил Витька.
— Что, палатку вечером ставить будем? — Спросил Николай, надеясь, что Виктор скажет «конечно» и они, наконец, смогут взяться за снасти.
— Да беги уже — понял все Виктор, — а то всех щук наш гость выловит. Сам же, повернувшись к озеру спиной, глубоко вдохнул ароматный воздух, огляделся.

Сосны, высокие прямоствольные, почти до самой вершины без сучьев, возносили к самому небу плотные свои кроны. Кроны смыкались одна над другой, образуя сплошной сводчатый кров, и сейчас, здесь внизу, было сумрачно и прохладно. На земле плотным ковром лежала сухая серая хвоя. Только меж узловатых далеко от ствола разбежавшихся корневищ, прижимаясь к земле, стелятся толокнянник с зелеными глянцевыми жесткими листиками и ярко красными редкими ягодками.

Ни у Финикова, ни у Николая не клевало. Не помогала ни частая смена приманок, ни способы проводок. Водную гладь нигде не нарушали всплески, в воде не было видно даже мальков. Создавалось впечатление, что в озере вовсе нет рыбы.

— Нужно лодку накачивать и плыть на тот берег, где трава — подходя к Николаю, сказал Фиников, — там может мелководье, а тут в двух метрах от берега уже ни дна, ни покрышки…
— Виктор ее уже накачал — показал Николай спиннингом на кирпичного цвета лодку, спускаемую Виктором на воду.
— Так, что, идем?
— Можно и пойти… только прежде чем плыть не мешало бы перекусить.
— А рыбалка?
— Успеем еще. Вам же не много нужно, а одну, но большую?
— Хотелось бы…. Только не разочароваться бы в легендарности северных рыбалок, а Николай?
— Еще не вечер.
— Вы уверены?
— Конечно. И если даже мы здесь ничего не поймаем, то попросим Сергеевича на обратном пути подсесть в устье Дянушки, например, и там уже оторвемся по полной программе.
— А почему сразу там не высадились?
— Говорят, именно в этом озере видели самую большую щуку.
— В этом? — Фиников взглянул на озеро. — Интересно…

А у Виктора уже горел костер, и закопченный чайник начинал побрякивать подпрыгивающей крышкой.

— О, настоящий таежник! — Подмигнул Николай Виктору. — Что и пожевать готово?
— Обижаешь начальник. — Виктор откинул марлю, укрывавшую разложенную на брезенте снедь. — Каша — радость наша! С тушенкой и дымком.
— Вот тут ты Витя прав на все сто. В тайге надо питаться по таежному, чтобы кулеш припахивал дымком, чтобы в котелке с чаем плавали угольки, — говорил Николай, и глаза под припухшими веками у него блестели, и вообще он чувствовал себя вполне счастливым.
— Угольков вам в чаек? Сейчас набросаем — Виктор сделал шутливый выпад в сторону пускающего из носика пузыри чайника.
— Ты пленников своих накормил? — Показал на коробку под сосной Николай. — А то они у тебя с голоду умрут, прежде чем их кто-то съест.
— Я им и крупы и крошек насыпал и даже воды поставил в банке, только думается мне, что они ее сразу пролили. Бешеные какие-то бегают, толкаются…
— Ну и отпусти их на свободу, может, выживут.
— Ну, уж нет. Эксперимент нужно довести до конца.
— Так ты его еще и не начинал…
— Перекусим сейчас и начну…
— А мы лодку хотели взять и на тот берег махнуть.
— А вы по бережку, по бережку, пешочком… ружьишко я собрал, пули в патронташ набил. Витька показал пальцами, как они должны идти.
— Ну, что Борис Борисович, пойдем? Или подождем, пока этот натуралист свои бесчеловечные опыты закончит?
— А долго? — Спросил Фиников.
— Да полчаса — не задумываясь, выпалил Витька.
— Тогда подождем…. А ружье-то зачем?
— Не Арбат чай, может, кому не понравиться, что вы тут бродите без спросу, — подмигнул Витька.
— Тут живет кто-то?
— Тут много кто живет и давно, — засмеялся Витька. — Вон том, в трех шагах, на песке свежий след самого главного, вот такой. — Витька сложил вместе две ладони.
— Медведь? — Догадался Фиников.
— Ага… Да вы, Борис Борисович, кушайте спокойно, он гостей не ест, только местных, — и Витька опять весело засмеялся.
— На Арбате, Витя, однако, то же хватает хищников. Так, Борис Борисович?
— Хватает… оберут так, что и медведю вашему не снилось, только что скальп не снимают.

Из ветвей послышалось: «тювить-вить… вить…». Борис Борисович поднял голову пытаясь разглядеть птичку. Светило солнце, плыли облака, и тени их время от времени прокатывались по зеленому простору.

Фиников еще доедал кашу, а Витька уже вкладывал металлическое удилище спиннинга в рогатину, крепко воткнутую в берег. На катушке ровными рядами поблескивает толстая, почти миллиметровая леска.
— Коль, ты спиннинг к дереву привяжи шнуром…

Николая удивленно поднял брови

— Ну, шнуром, одним концом за ручку спиннинга, другим за дерево, чтоб не утащила щука.
— Однако… — встал с места Николай. — Ты, брат, аллигатора ловить собрался?
— Ну, мало ли. Чую я, что будет сегодня потеха, — подмигивает Витька.

Он уже привязал металлический поводок с огромным тройником к леске и понес коробку с утятами в лодку.

— Ой, блин, изоленту забыл!
— Зачем тебе изолента-то?
— Крючок к ноге утенка привязать.
— Никак совесть проснулась? А я уж думал, ты их на крючки насаживать будешь.
— Да ладно тебе. Все будет нормально — стаскивая лодку в воду, прокричал Витька.
С каждым гребком, весело трещал фрикцион на катушке. Фиников и Николай с берега наблюдали, как ловко Виктор орудует веслами, держа в зубах поводок с болтающимся тройником. Отплыв метров на двадцать, Витька осушил весла, достал утенка и начал привязывать к его ноге снасть.
— Ногу ребенку не сломай, — крикнул ему Николай, повернулся к Финикову и тихо добавил, — ничего он не поймает, а мы заставим его утят обратно увезти туда, где взял.
— Думаешь все это зря?
— Ни разу не видел, чтобы рыбу на уток ловили. Если бы это было возможно, давно бы кто-нибудь догадался. Не самый же умный наш Витька…
— А вдруг.
— Бывает, конечно, и на вдруг ловиться, но пока мне не приходилось видеть.

Опустив привязанного утенка в воду, Витька погнал лодку к берегу. Но стоило ему доплыть, как утенок тоже устремился туда же.

— Вот черт! — Ругался Витька.

Николай с Финиковым смеялись.
— Он, что дурак тебе плавать там, на привязи, в холодной воде… Ой, уморил!
— Так значит? — Уставился Витька на утенка. — Бунтовать? Не выйдет! О, придумал! Нужно к другой ноге тонкую леску привязать, а к ней груз.
— И как же тогда он у тебя плавать будет, с привязанными ногами? — спросил Фиников. — Ты уж тогда леску с грузом к той же ноге привяжи, что и поводок с крючком, чтоб он хоть по кругу плавать мог.
— Верно, Борисыч. — обрадовался Витька.
— Только не к ноге — вмешался в разговор Николай, — а к леске. И привяжи метра на полтора ниже утенка. И еще леску с грузом нужно длинную, иначе утенка на дно грузом утащит.
— Ну, это само собой — ответил Витька, уже копавшийся в своих снастях. Леску он нашел быстро, а вот с грузом не заладилось. Все, что было найдено, было слишком легким. Витька ворчал:
— В тайге у человека должны быть вещи простые, крепкие и обязательно легкие. Ага, легкие. А где теперь тяжелые брать… — Он перетряс все, что мог, но ничего не нашел. — Пошел я на ручей, за камнем. — Наконец решил он.

Утенок, тем временем зацепившись тройником за берег, бестолково топтался на месте и возмущенно пищал.
— Может, пока и мы пойдем ближе к ручью, там и покидаем? — Предложил Финикову Николай.
— Пойдем, — согласился тот.

С каждым шагом берег становился положе, остался позади сосновый бор, все чаще над водой нависают кусты.

«Пиули-ти, пиули-ти», — запищал кулик-перевозчик, вспугнутый ими, и полетел вдоль берега, задевая о воду узкими пепельно-серыми крыльями.

Вот и оконечность озера, дальше небольшое болотце, из которого вытекает ручей. Сквозь прозрачную воду видно песчаное дно. Еще шаг и вода вскипает от мальков: то здесь, то там будто плещет кто по озеру песком из сита.

— Это не бель, — говорит Николай, — видно водятся в озере только щуки да окуни. Смотрите, совсем нет в озере водорослей. Не видно ни букашек, ни жучков. А это, похоже, щуки пожирают свою молодь да окуней…

А рядом с ними щука подкралась к задремавшей своей младшей родственнице. Удар хвоста. Плеск, бросок…. Но щучья пасть сомкнулась впустую. Маленькая щучка спасаясь, выкинулась на берег и бьется с хвоста на голову. Подкатываясь снова к воде.
— Видал?! — Шепчет Фиников. — Это какой же крокодил ее так напугал, эта сама не меньше килограмма потянет.
— Может и не сильно крупная, — отвечает Николай, — может килограмм на десять-двенадцать, не больше.
— На десять? — Прошептал Фиников. — Ничего себе!
— Говорят, Борис Борисович, тут и под тридцать встречали. Жаль только тот человек не смог с нами поехать, приболел малость…

Яркое солнце заливало озеро. Одна за другой, блеснув медными полированными боками, плюхнулись в воду блесна.

У Финикова дрожали руки, сердце билось усиленно, когда он забрасывал свою снасть. И не зря. Не успела, скрученная кольцами, леска полностью погрузиться в воду, как ощутил он резкий рывок. Как бы не волновался, а подсек четко, рванув изо всех сил за удилище. Сразу почувствовал на конце лесы не малую живую бьющуюся тяжесть. Он даже вскрикнул. Николай посмотрел на Финикова. Лицо того было чуть бледным.

— Что?
— Что-то… — только и смог ответить Борис Борисович.

«Азартен — подумал Николай — аж бледнеет… надо же».

Щука тем временем на полметра вылетела из глубины озера и с плеском упала в воду.

«Ушла», — подумал Николай.

Но леску на спиннинге Финикова все вело и вело в сторону. Рыбак подался всем телом вперед, гибкое удилище согнулось в дугу, леска с шипением метнулась в сторону.

— Уматывайте ее Борис Борисович, иначе не вытянуть на берег.
— Угу, — прозвучало в ответ.

Щука продолжала бороться в глубине, не подаваясь усилиям азартного рыбака.

Николай следил за каждым движением Финикова и за тем, как со звоном резала воду леска. Рыбак держал удилище обеими руками. Рыба ходила на кругах. Наконец рыбаку удалось завернуть щуку, и он повел ее к берегу. Отступая от кромки воды, рыбак увидел темную толстую спину и лобастую голову рыбины. Он уже не был бледен, на лице появился румянец как у школьника, катающегося на лыжах.

Николай, отложив свой спиннинг, шагнул в воду, норовя схватить рыбину под жабры, но щука так шарахнулась от него в глубину, что Фиников еле сдержал себя, чтоб не выругаться.
— Я сам, — сказал он Николаю, — сам!

Еще три раза подводил он щуку к берегу и снова отпускал вглубь реки. Наконец, зубастая судорожно глотая горячий воздух, легла на бок и Фиников схватившись за поводок, выволок ее на берег.

С камнем в руках, мимо пробежал Витька, даже не поинтересовавшись трофеем. Удивить его такой щукой было невозможно, весила она не больше шести килограмм, хотя Фиников настаивал, что как минимум — восемь.

— Вот черт, — сокрушался Фиников, — фотоаппарат в лагере оставил!
— Ну, не страшно, — успокоил его Николай, — чай не последняя, да и с этой сфотографируем вас.
— Ты не подумай, что я это для себя, — вдруг начал оправдываться Фиников. — Я просто ребятам хочу показать какая у вас рыба ловиться, а то они не верят, говоря, что на Волге щука покрупнее северной.
— Не знаю как на Волге, а у нас еще есть места с очень крупной щукой. А насчет фотографий, я считаю это хорошей привычкой. Домой не всегда привезешь, что поймаешь, а так показать можно… Похвастаться, даже…

Повесив трофей на срезанный сучок раскидистой ольхи, взялись за спиннинги.
Пока Витька устраивал на воде несчастного утенка, что им было хорошо видно с места рыбалки, поймали еще двух небольших щук.

— Кажется, Виктор закончил, — кивнул в сторону двигавшейся к берегу лодки Николай, — что пойдем на табор?
— Согласен… Мы же поплывем?
— Конечно.

Возвращаясь, заметил Николай, что сквозь сизо-зеленую хвою и оранжевые стволы сосен поглядывает другой лес. Там, за сосновой полосой начиналась сплошная темная зелень ельника, уходившая в горы. Легко можно было представить, что еще дальше начнется лиственничный лес, а за ним и самая настоящая горная тундра.

Витька колдовал над костром. Но увидев в руках рыбаков щук, быстро подошел, взял рыбу, молча, вынул нож из ножен. Сполоснув в воде самую крупную, резко полоснул по щучьему боку у спинной мякоти. С одной стороны, с другой — развернул бока алым листом. Знает Витька: у крупных щук самое вкусное мясо — ребровое, а костлявая спина, что трава — вкуса нет.

— Щас бока запечем над дымком да костерком, а спину, однако, Байанаю отдадим, чтоб не обижал нас, — подмигнул он рыбакам.
— А рыбачить? — спросил Фиников.
м Успеем. Вечером, потом утром, вам, Борис Борисович, еще надоесть успеет, — заверил Витька.

Любой обед на рыбной ловле кажется необыкновенно вкусным: ароматы земли, тайги, дым костра — лучшая приправа даже к черствому куску хлеба. А тут два поджаренных на вертеле щучьих бока и полный чайник душистого крепкого чая. Нежный и жирный, на тонком ивоврм пруту щучий бок начинает кипеть в собственном жиру тотчас же, лишь его охватит жаром. И такой он распространяет аромат, что, кажется, способен вызвать аппетит даже у мертвого.

Подставив под щучий бок ломоть хлеба, Витька пропитал его янтарным горячим жиром, чуть припахивающим дымком костра и подал «бутерброд» Финикову.

— Отведайте-ка, Борис Борисович, блюдо под названием «Дарн де сомон сардоний». — А сам доволен, улыбается.
— Это ты где так ругаться научился? — Спросил Николай.
— А в журнале вычитал, о французской кухне, вот одно только название и запомнил, правда, дарн де сомон, это толстые ломти лосося, — подавая Николая ароматно пахнущий кусок, тараторил Витька, — а чем сардон не лосось?
— Сардон он посерьезнее лосося будет, лососевых много, а щука одна такая, сама по себе и никаких родственников, разве что маскиног, но и маскиног та же щука, как вот эта, — заметил Николай, — как, Борис Борисович, съедобно?

Облизывая палец, Фиников только кивнул головой.

— Тогда доедаем быстренько и вперед к тому берегу.

Под ударами весел трехсотка с надувным дном стремительно плыла по чуть заметной ряби. Волны весело кипели у бортов, оставляя пузырчатый след за кормой.

Фиников сидел на корме.

— А почему ты, Николай, не переберешься в Москву? — Вдруг спросил он. — Я читал твою последнюю работу о применении авиации в охране лесов от пожаров — толково.
— Шутите, Борис Борисович, кому я там, деревенщина неотесанная, нужен. Там у вас и своих хватает.
— Каких, своих?
— Москвичей, конечно.
— Заблуждаешься. В нашем отделе, например, ни одного москвича коренного нет, все приезжие. Да и во всем министерстве, москвичи разве что на подсобных должностях, технички там и прочий обслуживающий персонал.
— А вы?
— И я с Риги.
— Вы мне предложение делаете?
— Пока нет, но хотелось бы знать, как ты смотришь на свое бедующее.

Хотел Николай однажды уехать. Даже съездили с женой специально посмотреть город, в который приглашали, но вернувшись и выйдя на песчаный берег Лены понял: нет, не покинет он этих мест, никакой большой город не заменит ему этой суровой реки — с весенними разливами, с дикими безлюдными берегами, с лесами, где пуля застревает на первых десяти метрах.

— Нет, Борис Борисович, мне и здесь хорошо. — Николай осушил весла. — Вот отсюда и начнем, пожалуй… кидайте в сторону берега.

Фиников отцепил крючок от нижнего кольца спиннинга.

— Что за блесна у вас? — спросил Николай.
— Вот — на ладони лежала серебристая, узкая и длинная колеблющаяся блесна.
— Понятно. Тогда я прицеплю вращающуюся самоделку медного цвета. А там посмотрим, на что лучше брать будет и переоснастим.

Раз за разом плюхались блесна в прозрачную воду, но результата не было.

— Может, переплывем в другое место? — спросил Николай.
— А может обратно, на то же где уже ловили?
— Как скажите, только рыба-то она везде есть, это мы что-то не так делаем… Хотя искать, конечно, нужно.

Встали возле небольшого залива, такого небольшого, что в нем поместилось бы не больше четырех резиновых лодок. Но это было единственное место, где берег имел кривизну.

На третьем забросе Николай подсек небольшую, килограмма на четыре, щуку.

— Взяла метрах в десяти от берега — говорил он Финикову, — там, похоже, что-то в воде есть, может перепад глубин, может валун лежит. Бросайте, Борис Борисович, туда.

Рывок из глубины был такой силы, что Фиников от неожиданности еле устоял в лодке. С пересохшим горлом, с сильно бьющимся сердцем он вертикально поднял удилище. Первой мыслью Бориса Борисовича было за что-то в лодке привязать леску, но в следующий момент рыбацкий опыт подсказал иное и он схватился за регулятор фрикциона. Тонкая, всего ноль тридцать пять миллиметра, леска после первого рывка замерла в одном положении, потом рыбина рванула на глубину, достигнув его, как будто оттолкнувшись свечой, выпрыгнула из воды с болтающейся блесной на губе. Рыбаки отчетливо увидели толстое брусковатое тело щуки: у нее была короткая, тупая морда и яркие пятнистые бока. В этот миг Финикову показалось, что натянутая до отказа леска вот-вот лопнет. И, конечно, лопнула бы, если бы не пружинистое удилище и завизжавший фрикцион катушки.

— Спокойно, Борисович, спокойно… Вы ее только к лодке подведите, а тут уж я ее выключателем успокою, — Николай уже держал в руках толстую, короткую дубинку.

Как только, не виданная никогда Финиковым такого размера щука, ушла вглубь, он медленно начал крутить катушку. Но леска словно зацепилась за корягу. Фиников пытался тянуть удилищем, но ничего не получалось.

— Завела за что-то, — с горечью сказал он — зацеп…
— Подергайте резко, прямо рукой за леску — посоветовал Николай.

Но щука уже неслась вверх, и снова выметнувшись на поверхность, понеслась под лодку. Вот мелькнула ее черная тень и, не успевший развернуться со спиннингом Борис Борисович беспомощно наблюдал, как леска потянула к воде изгибающейся спиннинг. Какое-то седьмое чувство подсказало рыбаку перекинуть спиннинг на другую сторону лодки и он, изогнувшись, как гимнаст на арене цирка, перевел скользнувшую по резине леску через корму. И снова щука ушла на глубину. Минута и снова все повторилось. Фиников рассчитывал, что рывки рыбины станут все слабее и слабее, но этого не случилось. В какой-то миг леска вдруг провисла над водой, и Фиников с ужасом понял, что рыбина сошла.

Смотав на катушку леску, он сел на борт лодки и схватился руками за голову.

— Какой я балбес! Зачем я дал ей слабину?! Она банально выплюнула блесну, позор!
— Да бросьте вы Борис Борисович… Еще попадет.
— Такая, больше никогда не попадет…
— Такая, может, и нет, а вот еще больше, точно попадет. Убедились же, что они тут есть? Убедились. Значит, утром поймаем.
— Почему утром, — встрепенулся Фиников.
— Потому, что уже вечер.
— Давай еще попробуем.
— Давай. — Николай отвернулся от Финикова, а на его лице играла улыбка.

Прежде чем поплыть к своему лагерю под соснами, поймали еще четыре приличных щуки, одна из которых, пойманная Финиковым, весила примерно восемь килограмм. Сердце рыбака стучало — от радостного возбуждения, как у мальчугана, получившего в подарок велосипед.
Утенок уже не плавал по кругу, он прижал головку к тельцу и неподвижно, как поплавок, покачивался на ряби озера.
— Витек — причаливая к берегу начал Николай, — ты бы освободил своего пленника, он, похоже, замерз там совсем и вот-вот Богу душу отдаст. Я же тебе говорю, что на такую экзотику не позариться не одна нормальная рыбина. Не мучь ты детей…

Виктор, только что пришедший с площадки, где рубил деревья мешающие посадке вертолета, был непреклонен.
— Нет уж, — сказал он — я ее все равно поймаю. А вы вытряхайтесь из лодки, я поеду караул менять. И взяв коробку со вторым утенком, уверенно двинулся к лодке.
— О! — воскликнул Витька, увидев на дне улов. — Не зря съездили! Ну, я щас то же кое-что поймаю.
— Поздно уже — хотел остановить его Фиников.
— Самое то! На мыша…
— Пускай едет, — сказал Николай, — ему, тоже охота половить.
— На мыша?
— А что тут удивительного? На мыша не только таймени ловятся, скорее даже наоборот, если в одном месте будут стоять щука и таймень, то можно на все сто быть уверенным, что щука опередит тайменя.

Витька уже отплывая от берега крикнул:

— С вас ужин!
— Хорошо, — ответил Николай и помахал рукой.

Что и как колдовал Витька с утятами, разглядеть было невозможно, поэтому рыбаки дружно взялись за дела хозяйственные. Фиников вызвался развести костер, а Николай сел чистить картофель.

Солнышко из-за леса через озеро бросало на лагерь уже последние бледно-золотистые лучи. В пролеске, все еще раздавались малиновые звоны тонкоголосых вечерних птиц. Серая пичуга сидела совсем близко от рыбаков, на крайнем дереве, и настойчиво просила: «выпить… выпить… пить-пить».
— Слышишь, Борис Борисович, что нам пичуга предлагает?
— Что? — не понял Фиников.
— А вы прислушайтесь, — и он показал на дерево откуда неслось: «выпить… выпить… пить-пить». — Слышите?
— Ну, птичка…
— А говорит она: «выпить… выпить…» — засмеялся Николай.

Фиников прислушался и то же улыбнулся:
— Точно…
— Так что, наливать?
— Давай, — махнул рукой московский гость.

Выпили.

— Что, Борис Борисович, уху заварим или супчик из тушенки?
— Уху, конечно… Давай я рыбой займусь.
— Нет, лучше тогда картошку дочистите, а я рыбу обработаю.
— Что, есть хитрости особенные в ее обработке? — спросил Фиников, явно задетый тем, что ему не позволили обработать для ухи рыбу.
— Никаких. Только мы в уху из этих аллигаторов берем и то, что другие обычно выбрасывают.
— Что же?
— Потроха, например.
— Зачем?
— Для навару. Сардон не шибко жирная рыба, да и вкус у нее не самый знатный, вот и стараемся ее, так сказать под мировые стандарты подвести.
— Ясно... Вы щуку сардон называете, это на якутском языке?
— Ага, еще якуты называют ее дьорохой и ханарый и ньолбой.
— Ничего себе…
— Нормально это, называют же русские медведя и топтыгин и косолапый, так и у якутов со щукой… Вы картошки побольше чистите, мы еще и поджарим ее… — отходя к воде, сказал Николай.

Уже заря медленно гасла. Ночь наплывала с гор. Вода ежесекундно менялась в окраске: от цвета расплавленного металла на середине до пролитого подсолнечного масла чуть поближе и густого черного мазута у берегов.

Сказочными драгоценными камнями полыхают угли, на которых в прокопченном противне скворчала картошка. Рядом с подплывающей к берегу лодкой вспенивала воду рыбина.

— Что-то Витька выловил, однако — встал от костра Николай. Фиников поднялся следом.
— Ну, хвались!

Виктор не спеша втянул лодку на берег и вместе с лодкой вполз кукан со щукой.
— Хороша, везет же некоторым… — разглядывая щуку, сказал Николай.
— Кому везет, у того и петух яйца несет, — засмеялся Виктор. — Как у нас насчет пожрать?
— Ты не получишь ничего пока не скажешь что с утятами сделал.
— Смену караула я сделал. Один греется вон в коробке, другой на пост заступил.
— Варвар, — бросил Николай.

Они сидели у костра. По сосредоточенным лицам перебегали красные пятна — отсветы огня, а за спинами раскачивались мохнатые тени, будто сошлись и обступили их таинственные, сказочные обитатели этих гор.

Тихий разговор от одной темы плавно перетекал к другой.

— У русских как? — говорил Витька, — За бутылкой водки под тайменью уху выпьют, поговорят, поклянутся в вечной дружбе, а когда хмель разберет до костей, обнимутся, крест-накрест расцелуются даже. Другое у якутов. Чем больше пьют, тем больше мрачнеют и только от времени зависит, когда драться начнут, а то и за ножи схватятся.

— Горячие парни? — Спросил Фиников.
— Дурные…

Время идет и слышится другой голос:
— Тайга и друг твой и враг твой. Если не умеешь запоминать примет, если не знаешь, по каким законам текут таежные реки, если не научился читать таежное небо, как книгу, в которой содержится самый точный совет, — тайга закружит тебя в своем необозримом однообразии, и падешь ты наземь голодный и холодный, её пленником и её жертвой. Был человек, а теперь лишь белеют похожие на сучья кости твои… Жутко? — Посмотрел Николай на Финикова. — А от правды не уйдешь. В тайге и слеза горю не поможет…

Неожиданный всплеск и звук упавшего металлического удилища подбросил всех вверх.

— Сработало, — закричал Витька и бросился к кромке воды.
— Надо же, — удивился Николай.

Инерционная катушка, с треском разматывала леску, разбрызгивая воду и песок. Шнур не позволил утянуть удилище, и оно сейчас подпрыгивало в воде у самой кромки.

Витька стаскивал на воду лодку.

— Можно мне с тобой? — спросил Фиников.
— Залазь, — выпалил Витька.
— Ружье возьмите, — метнулся к костру Николай и через несколько секунд уже протягивал Финикову ружье и патронташ.

Витька, подняв спиннинг из воды, попросил Николая обрезать шнур, и через мгновение лодка была уже в нескольких метрах от берега.
Виктор передал спиннинг Финикову, сам положив в нос лодки ружье, взялся за весла.

— Ну, Борисыч, выбирай!

Толстая леска натянулась, Фиников с осторожным, хорошо знакомым каждому рыбаку напряжением начал «выкачивать» снасть, ожидая малейшего признака движения рыбины. Снасть, казалось задела за огромный валун. Фиников подналег на спиннинг, увеличив амплитуду подъема удилища. Подаваясь усилию рук, то ли рыбина пошла к лодке, то ли лодка к рыбине. Еще минута и леска пошла в сторону.
— Спокойно, Борисыч, — шептал Витька, — мы ее умоем, только пусть рожу свою зубастую хоть малость покажет.

Финикова охватил озноб: он понял — рыба очень крупная и подается высаживанию:
— Миленькая! Ну, иди же! Иди!

Широко раскрытыми глазами смотрел он в темноту и безуспешно силился завернуть великаншу к лодке. Все вокруг умерло для Финикова: он и рыбина — только двое их существовало сейчас на свете. Что-то говорил Виктор, но это было в другой жизни.

С каждым оборотом катушки расстояние от рыбака до его добычи сокращалось. И вот, он скорее почувствовал, чем увидел в темноте, как из глубины вывернулась толстая как бревно рыбина. Витька схватил ружье, щелкнул взведенный курок. Но и рыбина, наверное, заметила рыбаков своими хищными глазами и рванула в глубину под лодку. В это же время грохнул выстрел поднявший фонтан воды рядом с бортом. Фиников развернулся всем телом, и упав на колени прижал к себе спиннинг. Катушка с треском отдавала рыбине с таким трудом намотанную леску.
Борис Борисович выдержал, не застопорил бег лески и угадал — рыбина встала. С этого момента он как-то успокоился и стал спокойно мучить щуку, то приотпуская леску вглубь, то снова накручивая ее на катушку, ни на мгновение не давая рыбе отдыха. На сурово напряженном его лице, в выражении глаз, в линиях крепко сжатого рта чувствовался характер и торжествующая, уверенная в себе сила.

— Молодец Борисыч, поводи ее, помучай, — подбадривал его Виктор, держа в руках ружье.

Второй выстрел Николай услышал спустя девятнадцать минут после первого и после торжественного крика несшегося над озером понял — победили.

Ровно горел костер, вокруг была глубокая таежная тишина. Ночное небо с крупными яркими звездами казалось близким, горы вокруг лежали черными глыбами.

— Это мой самый счастливый день — сказал Фиников, поднимая кружку.
— Ну вот! А вы мне, Борис Борисович, предлагали отсюда уехать.

Сардонах* — щучье.