Все сбывается? Ан не сбывается...
Словно маятники по стране,
Забубённые русские пьяницы:
Радость — горьким, а горечь — вдвойне!
От слезы — до ножа. И не охая...
Не за ах, да и вовсе за так...
И куда же несет вас нелегкая?
Жизнь — копейка, чужая — пятак!

В. Эмм

Плакат советской эпохи. Тогда много разных висело на каждом предприятии, агитация велась серьезная, но увы, не очень эффективная.

Ко времени этих событий наша семья жила в Якутске. Авиагородок находится вдали от реки, поэтому на рыбалку приходилось ездить на старом, цвета навозной мухи, бортовом ЗИЛ-157, номер ЯК 41-42. Каждую пятницу, часиков к восемнадцати, это чудо советского автостроения, скопированное с американского предка, управляемое Пал Палычем, от которого пахло особым шоферским запахом бензина, табака и водки, со скрипом и грохотом подкатывало к поселковому магазину, где к тому времени уже собиралась компания любителей рыбалки. Любителей было много — человек двенадцать мужиков и с десяток пацанов разного возраста. Мы весело, как горох, сыпались через борта в кузов, чтобы занять место получше, при этом частенько кое на каких местах оставались занозы и ссадины: деревянные борта были побиты и ободраны. Речи о каких-либо сидениях не было, все лежали и сидели на душистом сене и оленьих шкурах.

Часто ездили на остров возле Красного Партизана, так называлась деревня в шестидесяти километрах ниже Якутска. Рыбачили закидушками, донками, удочками, жерлицами. Лена и сейчас богата осетрами, а тогда их там было просто много. На месте, где мы рыбачили, был удобный песчаный берег, но проехать туда было сложно по причине полного отсутствия дорог, непролазной грязи и небольшой, но топкой проточки, которую удавалось преодолевать лишь по совсем малой воде. Вот и в тот раз, пока доехали до протоки раза три выкапывали из грязи нашего ЗИЛа, а на четвертый, когда уже темнело, «сели» окончательно, не доехав до места метров пятьсот. Мужики посовещались и решили идти к реке пешком, не трогая до утра машину. Благо тогда машину можно было бросать без присмотра где угодно — воров не было. Собрав весь скарб, пошли. До реки добрались затемно и начали разбредаться по песчаному берегу. Каждому закидушечнику, нужно было метров по пятьдесят-семьдесят чистого берега, чтобы длинные закидушки не путались между собой. Тем же, кто рыбачил удочками и донками, чистого берега не требовалось и они, как правило, устраивались с краю, между кустами и корягами. Через полчаса, все разместились, и уже слышно было, как в воду плюхаются тяжелые свинцовые грузила. Пошло дело! Осетр, как известно, ловится ночью и очень редко днем, поэтому все старались не упустить короткого, северного ночного времени. Был среди наших мужиков некий дядя Саша. Усы как у Буденного, но рыжие. Любил тот дядя Саша винцо, под названием «Плодово-ягодное». Градусов винцо то имело шестнадцать, а стоило оно тогда 1 руб 89 коп за поллитровку.

Вот такое, или примерно такое вино тогда и пили. Бормотуха называлось.

Брал он с собой этого «компота» столько, чтобы начинать пить, как только отъезжали из поселка, а заканчивать, когда приезжали обратно. В результате дядя Саша всегда был весел, пьян, но не очень добродушен. И хотя он был пьян, и ему было лет шестьдесят, он первый, мелкой трусцой, добрался до берега и примостился с краю песчаной косы, за небольшим мыском, где река имела обратное течение и крутила свои мутные воды в глубоком улове. Устроился он между двумя раскидистыми кустами тальника основательно и уютно. Я за всю ночь поймал только одного небольшого осетра и очень был недоволен невероятной активностью ершей, мгновенно объедающих с трудом нарытых червей. На рассвете с помощью живца и жерлицы поймал еще щуку, обнаруженную в протоке, посредине ямы, возле затопленного бревна. Занятые, сначала рыбалкой, потом непродолжительным сном, мы только часикам к десяти утра пошли к дяде Саше, полюбопытствовать насчет улова для ухи. Уху варили в складчину из того, что давал каждый. Что там только не было: небольшие осетры, налимы, сиги, окуни, щуки, язи и ельцы. Иногда взрослые нас просили не выбрасывать ершей, из которых делали навар, а уж потом закладывали съедобную рыбу. А как ели эту уху! Сидели кучками недалеко от артельного котла, хлебали и нахваливали. Брали руками душистые головы, обсасывали хрящи. При этом рот обволакивал сладковатый, нежный аромат. Кто-то юшку пил из кружки, кто-то ел из миски, дул в большую ложку и громко фыркал. У пожилых, в это время, даже глубокие морщины на лице почти разглаживались, глаза замасливались, блаженно прищуривались, все становились добрыми. Еще за два десятка метров до места дислокации дяди Саши унюхали мы очень неприятный запах. Я больше такого за всю жизнь не встречал. Подходим. Дядя Саша, на нас покосился недовольно и продолжает, молча, снимать с крючка крупного окуня. Доложили, что пришли за рыбой для ухи. Он нам, опять же молча, выделил двух здоровенных окуней и отвернулся. Попытались с ним заговорить, но через минуту стало очевидно, что наш приход его явно не обрадовал.

Зато мы заметили, что метрах в пятнадцати за ним, что-то уж очень подозрительное качается на воде. Явно тело какое-то покрытое тряпками. Подошли, пригляделись, а это человек. Удивило, что тело какой-то веревкой к кусту привязано. Мы опять к дяде Саше.
— Дядя Саша, там утопленник! — говорю я.
— Ты чё возле покойника то сидишь? Очумел что ли, всю ночь тут с ним рыбачил? — говорит Юрка.
— Какой нах утопленник? Чиво плетете-то, разыграть решили, мать вашу! Ишь, умные какие! Не выйдет. Это место мое и я отсюдова не уйду! — возмутился дядя Саша.
— Да сам смотри, вот же лежит в воде. И воняет, не чуешь что ли?
— А идите вы…

Так и не встал с места и даже не посмотрел. Снял очередного окуня, наживил червя и опять забросил. А нас прогнал. Побежали мы взрослым говорить, что нашли привязанного утопленника возле дяди Саши. Мужики собрались в кучу и пошли смотреть. Посмотрели — точно утопленник. Решили, что срочно в милицию сообщать нужно. До деревни километров пять. Долго не спорили, самого молодого, Юрку Ловцова, пешком в сельсовет и отправили.

С трудом, но убедили дядю Сашу, что он не очень удачное соседство себе выбрал и заставили его уйти подальше. Часа через четыре приехали милиционеры, походили, посмотрели. Потом перевернули этого бедолагу. Лежит он, а через намокшую материю просвечивают деньги в кармане рубашки. Милиционерам, наверное, не хотелось заниматься с телом и они предложили нашим мужикам вытащить его из воды, и в машину унести, а за это взять те деньги которые в кармане у утопленника. Мужики конечно отказались. Пришлось служивым самим этим делом заниматься. Протрезвел дядя Саша только на следующий день и, вероятно представив, что он в том месте набирал воду в котелок и потом ее пил, почувствовал себя плохо.

— А, как он заразный какой, а? — причитал дядя Саша и бежал за куст, где его выворачивало наизнанку. Так, с позволения сказать, хреново, чувствовал он себя долго, есть не мог и даже пить. А через неделю и вовсе попал в больницу.

А рыба в ту ночь хорошо ловилась только у дяди Саши...