Машины, натужно гудя, с прицепами, уходили вверх от берега к проселку. Вот они повернули направо, уходя вверх по Дону.

«Михалыч, а, может, все же с нами? Порыбачим, ушицы поедим. Да и вообще, один, как бирюк, ночью…», вспомнилось мне. Ну, нет. Есть три дня в году, в которые я обязательно бываю на рыбалке: свой день рождения и дни рождения и смерти отца. И если на свой день рождения я люблю быть в компании друзей и единомышленником, то в «отцовские» дни мне необходимо одиночество: вспомнить былое, подумать о будущем. Иной раз даже приходится ехать в проигрышное место, лишь бы побыть одному.

Порыбачить еще успею. Разбираю нехитрый скарб: 25-тилитровый термоконт с замороженными «полторашками» воды, прикормкой, насадками, чекушечкой «шмурдяка», приготовленного по отцовскому рецепту, рюкзак со всякими рыболовными «запчастями» и оснастками, котелком, старой-верной «коногонкой» и дополнительным фонарем. Достаю и привезенное еще отцом из Жуковского после очередных испытаний «космическое» одеяло — полиэтилен с двусторонним напылением — с одной стороны черным, с другой — зеркальным — с лямками по углам для крепления на стойках. Удивительно, но ему больше 15 лет, но только по сгибам немного потерлось напыление. А те, что недавно появились в продаже, и размером поменьше, и в качестве тента не используешь, да и еле сезон выдерживают — короче — дешевая подделка. А вот и чехол с удочками — парой 3-хметровых композитных спиннингов и 5-тиметровой «Волжанкой». На обрывистом склоне набираю местной белой глины, готовлю прикормку, и для фидерных кормушек и для поплавочки. Через часа полтора вечернюю рыбалку заканчиваю. В садке плещется пара подлещиков гр. По 800, десятка два мерных густерок и один карась. Пора готовить уху, укладывать рыбу в термоконт.

Вот и готова уха. Ужинаю. Рыбалить не хочется, и я погружаюсь в воспоминания. Первая с отцом рыбалка на Дону в 1961 году, когда еще на Зеленый остров не было даже понтонного моста, первая плотвичка-тараночка, совместные рыбалки на Дону, Днепре, Черном море, увы, уже последняя совместная рыбалка на ставшей уже для меня родной Реке — ельцы, красноперки. Давние воспоминания постепенно перетекают на недавнее время и вспомнилась встреча несколько лет назад именно на этом месте.

Как и сейчас, вечернюю рыбалку я уже заканчивал, когда к берегу пристала кайка (плоскодонная лодка с одинаковыми обводами носа и кормы) из которой споро выскочил молодой парень в камуфляже. Он помог сойти на берег молодой беременной женщине. Она шла с трудом, временами постанывая, то хватаясь за низ живота, то за поясницу. «Да неужто рожать собралась?»-подумал я. Бросив приготовление ухи, подбежал к ним. «Я врач. Помощь нужна?» — поинтересовался я. «Да нет, скорая в Город уже на подходе» — ответил, слегка заикаясь, парень. Они медленно пошли вверх по склону, направляясь к недалекому хутору. Я возвратился к костру. Через некоторое время издалека послышался специфический писк тормозов «УАЗа», хлопанье дверей, ровный рокот мотора.

Уха уже была готова, когда к костру подошел давешний парень. Пригласил его на уху, предложил рюмашку. Смутившись, он отказался от выпивки, пошел к лодке и принес пласт вяленого сазана. «Вот теперь по-казачьи», — сказал я. За ухой, пластованным сазаном потекла беседа о том о сем, о жизни. Познакомились, оказался тезкой. Постепенно разговор о погоде, рыбалке, Доне перешел в монологи. Сначала я рассказал немного о себе, почему я оказался один здесь в сентябрьский вечер. Затем долго и с интересом слушал его рассказ.

Родился Александр двадцать два года назад в хуторе выше по течению Дона, куда последнее время зачастили наши станичные рыболовы. Как и все пацаны ходил в школу, в свободное время помогал по дому, подрабатывал летом в совхозе. Как и все местные ребята пропадал на Дону. Конечно, удочкой иногда тоже рыбалил, но все больше с бредышком, а то и помогал отцу со сплавными сетями. Однажды, уже в начале девяностых, отец не вернулся с ночной рыбалки. Видно, попавшийся в сеть сом-гигант выдернул его из лодки, вот и запутался рыбак в своей же сети. Дома стало тяжелее, да и совхоз развалился. Пришлось Сашке бросать школу, хотя учиться оставалось один год. Домашнее хозяйство, рыбалка, продажа рыбы приезжающим из города перекупщикам. Так и продержались. Потом армия, морская пехота, Чечня. На одном из переходов их «Урал» подорвался на фугасе. Сашка сидел возле заднего борта, его выбросило из машины, контузия, госпиталь. А вот взводный, молодой лейтенантик из Ейска, с которым, так уж сложилось, установились дружеские отношения, погиб. После госпиталя комиссовали вчистую. Все бы ничего, только иногда побаливала голова, осталось легкое заикание, головокружение при значительных физических нагрузках, ночные кошмары и паническая боязнь поездок на машинах. Дома не задержался. Каждую ночь вскакивал от ужаса, крича что-то непонятное для матери и ругаясь матом. Через пару недель мать предложила ему или возвращаться в госпиталь и лечиться, или перебираться в летнюю кухоньку. Работы в хуторе не было и Сашка выбрал третий вариант — уехал на море. Хотелось найти относительно нетяжелую работу среди людей, возле воды — наилучший вариант спасателем на пляже, да и переночевать где бы было. Но на Черном море такой работы не нашлось, желающих поработать спасателем выше крыши. Так Сашка и оказался в Ейске. Работу, на удивление, нашел быстро — здесь пляжно-курортный сезон начинался позже. Через пару дней, освоившись, пошел искать квартиру, где жил его взводный — все же надо было встретиться с родными, рассказать что знал, о том как вместе служили. Автобус был не для него. Пешком Сашка прошел весь город и в вечерних сумерках постучал в дверь квартиры. Открыла ему молодая девушка. Длинные светлые волосы были стянуты простеньким пучком на затылке, коротенький халатик обтягивал заметно выступающий живот. Прямо из коридора в комнате, на серванте, был виден портрет взводного в траурной рамке. Татьяна, так звали вдову взводного, пригласила в дом, усадила за нехитрый ужин. Сашка рассказал о недолгой, полугодичной службе на СФ, еще более короткой — в Чечне. Рассказал, как уже в Чечне к ним во взвод назначили командиром молодого лейтенанта, как несколько раз вместе были в секретах, что и сблизило ейского и донского пареньков. Татьяна рассказала, как познакомились с мужем, когда она еще была студенткой педагогического техникума-колледжа, как перед назначением в Чечню муж приехал на целые две недели, о своей недолгой работе в начальных классах. Говоря о муже, Татьяна нежно поглаживала свой живот. За разговорами время перевалило за полночь, и Татьяна постелила Сашке раскладушку на кухне. Он лег, боясь уснуть, боясь своих кошмаров. Из комнаты слышались тихие всхлипывания Татьяны, заглушенные подушкой. Но усталость, напряжение от воспоминаний брали свое, и Сашка уснул.
Глубокой ночью тишину квартиры разорвал крик Александра. Татьяна, даже не накинув халатик, как была, в одних трусиках (в летнюю жару и легенькая ночнушка казалась теплым одеялом), вбежала в кухню. Александр полусидел в раскладушке, обхватив голову ладонями, и что-то невнятно кричал, ругаясь матом. Широко открытые невидящие глаза блуждали по сторонам. Татьяна чисто инстинктивно, по-матерински, схватила голову Александра и прижала ее к животу.

В ужасе кошмара Александр вдруг ощутил нежно-домашний запах женщины, ее гладко-упругая кожа коснулась его небритой щеки. Что-то маленькое и твердое требовательно толкнуло его в скулу, и Александр очнулся. Увидев перед собой практически обнаженную Татьяну, он засмущался, опустил голову, еле выдавил из себя: «Извини». Татьяна, как будто ничего не произошло, провела рукой по его голове, сказала — «Да ладно.», вздохнула, и ушла к себе в комнату. Александр думал сейчас же уйти, но навалилась усталость, он откинулся на подушку и тут же уснул. В эту ночь кошмары его больше не преследовали. Утром Татьяна пригласила его прийти вечером, после работы, тем более нужна была помощь — занести с балкона на кухню стиральную машину. Вечер опять был проведен вместе, а ночью все опять повторилось. Кошмар, Татьяна и быстрое успокоение. И на третий день Татьяна пригласила его к себе домой, но раскладушку уже не разбирала, а уложила Александра с собой. Кошмары больше не повторялись.
Через месяц Александр и Татьяна скромно расписались, потом Татьяна ушла в декретный отпуск. Квартиру в Ейске, напоминающую о прошлой жизни, они продали и уехали к Александру на Дон.

Откуда принесло сюда, к небольшому островку напротив донского хутора, этот огромный дуб, неизвестно. Скорее всего, из воронежских, а то и липецких лесов. Донские перекаты обломали, заточили до копейной остроты сучья, вода придала им каменную твердость. Корявые корни зацепились за неровности дна, быстрые потоки вымыли под ним и ниже его многометровое углубление, канавой соединяющееся с главным руслом. Течение Дона, непредсказуемое возле острова, то притапливало его, делая невидимым, то поднимало его наверх, и тогда острые сучья, облепленные ракушками с бритвенной остроты краями, хищно щерились по сторонам. Горе надувной лодке, и даже алюминиевой «Казанке», оказавшимся в это время поблизости. Копья — сучья безжалостно разрезали резину и даже пробивали тонкий дюралюминий лодок. Стремительное течение с водоворотами оставляло мало шансов на спасение. Но зато и рыба — крупные сазаны, лещи, судаки, окуни, да и сомики, полюбили это место, не говоря о собирающихся здесь стаях чехони, синца и рыбца. Но недолго порисковали любители экстремальной рыбалки. Несколько лодок, пара трагических окончаний рыбалок и по открытой воде больше лодок у этой «корчи» видно не было. А зимой здесь даже в лютые морозы курилась незамерзающая полынья. И зимой сюда наведывались рыболовы. Забив метрах в 20 от полыньи в полуметровый лед лом, обвязавшись надежной веревкой, взяв с собой пешню ли, лом или даже монтировку и какой-нибудь простенький спиннинг-донку, подходили рыболовы поближе к полынье и закидывали свои донки в быстро бегущую воду. Минуты ожидания и вот уже полуметровые чехони выплясывают на льду, а то и судак соблазнится пучком червей либо тюлькой, насаженной на крючок. Нужно только не забывать каждые пять-десять минут пробовать толщину льда. Иной раз смотришь, стоят рыболовы, потаскивают рыбин, сразу складывая их в заплечные сумки-рюкзаки, и вот все вместе отбегают к спасительным ломам, а там, где только что они стояли, уже кружатся в водовороте обломки льда, затягиваемые вглубь. Иной раз кто и не успеет, провалится в воду, судорожно схватившись за веревку, и тут уже счастливчики тянут испуганного, нахлебавшегося воды рыболова на лед, а Дон-батюшка не отдает свою жертву, затягивает под лед, ко дну. Обычно на этом рыбалка у «корчи» на сегодня и заканчивалась, а после того, как пару раз толи не выдержала веревка, толи острый край льда ее перерезал, толи узел завязывался неумелыми руками, и Дон уже не отдавал свою добычу, рыбалка на этом месте прекратилась и зимой.

Александр, усмехнулся, закурил сигарету. Огонек спички осветил его натруженные мозолистые большие ладони, скуластое калмыковатое лицо, пшеничные прокуренные усы. «Вот после встречи с Татьяной я и рюмки в рот не беру — боюсь, опять вернется прошлое.

Через месяц по приезду на хутор Татьяне пришло время рожать. Дожди вдрызг развезли проселочную дорогу, да и как по таким ухабам везти женщину. Да и поездок на машинах я и по сю пору побаиваюсь. Взял я кайку, усадил Татьяну, и потихоньку поплыл вниз. Из осенних туч сеял мелкий дождик. Догреб я сюда, отвел Татьяну в больничку, вызвали машину из Города — приказано рожать в Волжском. Пока дождались машину, пока отправили — вот и стемнело. Договорился с фельдшером — как станет известно, что родила, включить в амбулатории свет — если девочка — в одном кабинете, если мальчик — в двух. Мобильных телефонов тогда и в заводе не было, только в городах, да у богатеньких. Спустился я на берег, а оттуда больнички не видно. Ну, и решил я переплыть на остров. Там и рыбацкая землянка была, и тальника много — по любой погоде костер разведешь, да и весь хутор, не то что больничка, на виду. Темно, зги не видно, только в хуторе отдельные лампочки горят, да в больничке на бугру светятся, а в рядом стоящем здании амбулатории темно. Плыву я, чувствую, что до острова еще далеко. Вдруг, торх, остановился, а по днищу и борту что-то царапает. Попробовал, господи, да меня на корчу нанесло, в самые сучья, от ракушки аж руки враз окровянил. Ну, думаю, попал, на сердце захолонуло. Страх пришел, да не за себя, дурака, а за Татьяну — как она одна, с дитем здесь будет. Тем более, знаю, мать то особо рада не была- дите то чужое. И ты знаешь, никогда, даже в Чечне, не молился и слов молитв не знаю. А тут пришло, и слова откуда-то взялись, а ведь их и слыхом не слыхивал. Короче, перестала корча подыматься. Стоит лодка, лишь вода о борт плещет, да на суке днище поскрипывает. А я сижу, все на берег, на больничку гляжу. Уж и пачку целую скурил, вторую начал, да и время к утру близится — хоть и тучи на небе, а все сереть стало, тут в амбулатории огонек зажегся. Один — дочка значит. Начал я опять Богу молиться за Татьяну, да за дочку, чтоб живые — здоровые из больницы домой вышли и я их встретил. Глядь, а течение тишать стало, корча под воду пошла и за собой лодку потянула. Пообещал я Богу, что окрещусь, да с Татьяной обвенчаюсь, как положено, и дочку окрещу, тут и лодку освободило.

Дочку Надеждой назвали. С Татьяной обвенчались, как есть. Крестился. А мыслишка и закрутилась — на корче порыбалить. Хоть далековато от нашего хутора, да интересно — никто ж не рыбалит. Набрал я в кайку кирпичей, тюковой веревки из полиэтилена, пару донок взял, червей накопал. Приплыл по светлому. Кирпич веревкой обвязал, да на саму корчу и забросил, она как раз из воды вышла. Ты веришь, за пару часов килов с полста, полный мешок лещей взял. Оно б и дальше ловил, да веревка об ракушки обрезалась, а уж темнеть стало. Вот так и приспособился. Мож, Михалыч, завтра с утра на пару попробуем?

Я не стал отнекиваться. Заварил крепкого чаю. Посидели. Наступил мой черед рассказывать, как я здесь оказался, а получилось тоже за жизнь. Рассказал об отце, что знал о его работе, о наших рыбалках. К слову пришлись офицерские сборы на СФ, рыбалка в тех краях, что очень оживило Александра, и он, перебивая меня, спросил — так это о вас байка ходит, что мол, командующий обход эскадры делает, а пара практикантов в юта корабля рыбу ловит, так вас на Новую Землю укатали.
«Ну, нет. Во-первых, не командующий, а комбриг. Во-вторых, не обход эскадры, а домой к жене в Полярный уплывал. А в-третьих не нас, а БДКашку должны были отправлять, да ледовая обстановка не позволила, нас на берег в Североморск и списали. Правда, после этого военно-морскую кафедру в институте закрыли, а открыли общевойсковую,» — ответил я.

Тут у Александра зазвонил мобильник. С нетерпением он выхватил его из камуфляжа. Слушал, а глаза его светились радостью. Наконец, выслушав короткое сообщение, он с радостью закричал: «Люди, у меня СЫН родился!!!». Он не находил себе места, то в возбуждении ходил по берегу, то глядел в ночное звездное небо, превознося Господу молитвы. Вдруг он остановился, глянул на меня и спросил: «Михалыч, а как твоего отца звали?». Сразу поняв глупость своего вопроса, смутился. «Ничего, это от великой радости,»-ответил я. Немного помедлив, Саня сказал: «Назову-ка я сына Михаилом, отец твой был человеком умным и хорошим, и сына воспитал хорошего, пусть и мой сын будет Михаилом, может имя и поможет в жизни». От таких слов у меня даже слеза навернулась.

А потом, на рассвете, была сказочная рыбалка «на корче». Я не стал ловить мирных лещей, а, приготовив из крупных одинарников и белых домашних шерстяных ниток подобия кисточек, попробовал половить хищника. Несколько незабываемых обрывов снасти на мощных рыбинах, пяток двухкилограммовых судаков и два десятка окуней от полукилограмма и больше (попался даже почти полуторокилограммовый патриарх) стали мне наградой. Через полтора часа ловли пришлось собираться — не хотелось, чтобы машина ждала. На прощание Александр протянул мне пару трехкилограммовых бронзовых лещей.

На следующий год опять в сентябрьский вечер мы с Александром опять встретились. Фотографии счастливой семьи оживили встречу. Опять вечерняя уха, ночные разговоры о жизни, незабываемая утренняя рыбалка. На следующий год встреча снова состоялась. Казалось все было как и раньше. Встревожила озабоченность Александра. «Школу в хуторе закрывают — Татьяне негде будет работать, а дома на хозяйстве оставаться она не хочет, тем более с матерью отношения так и не сложились. Да и у меня постоянной работы нет, а браконьерить надоело. Говорят, в левобережном хуторе будут открывать рыболовно-спортивную базу». «Пойти бы туда егерем», — поделился Александр своей мечтой. «Все места бы открыл: и сазаньи, и лещовые, и соминые, все, даже где и как ловить веризуба показал. А то, видно, придется уезжать назад, в Ейск. Да только денег за проданную три года назад квартиру и на жалкую хибарку не хватит». И опять была уха, долгий разговор, утренняя рыбалка.

Пару-тройку лет из-за перемены работы я не приезжал сюда — старался с ночевкой от семьи не отрываться. И вот опять я здесь. Ночь закончилась. Всю ночь я не рыбалил. Только теперь, на рассвете, взялся за донки. Весело клевала густерка, попадались мерные подлещики. Термоконт постепенно наполнялся. И тут меня осенило — не видно корчи. У проходящего вдоль берега местного «рыбачка», сгорбившегося под тяжестью сетевой «куклы», поинтересовался, а где корча. «Да, года два, как по весне в Море унесло»,-ответил он.

Я бросил рыбалку. Подумал об Александре, Татьяне, их детях. Куда, каким ветром ли, весенним половодьем ли унесло этих людей, с их нелегкой, но по-своему счастливой судьбой. Ибо таких счастливых и теплых глаз, как у Александра, когда он вспоминал о семье, я давно не видел. Пусть они будут счастливы, и обойдут стороной их незаслуженные беды. Я помолюсь за вас: Александр, Татьяна, Надежда, Михаил.