Маршрут «Большая Медведица»

1.

«Надо было лететь самолетом, — подумал Николай, оглядев купе, — душно и народу много. Самолет все же лучше, зря я решил любоваться просторами южной России из окна вагона. Из купе ничего не увижу — у окна все занято». Вслух же сказал:
— Здравствуйте. Мое место номер… Не могу понять, где это.
— Здравствуйте, — тут же ответила дама средних лет, — ваше место вот здесь, но я прошу вас, если, конечно, возможно, разместиться на моей верхней полке.
«Началось. Что меня понесло на этот паровоз при бесплатном-то авиабилете, и бронь была на 18.08.1984 г. Разве я не давал себе зарок после пары поездок на поезде больше к нему не подходить? Нет, приперся. Сейчас будет как всегда, душно и шумно». Николай поставил сумку:
— Да, конечно, занимайте, — ответил он и вышел из купе. За окном медленно проплывали серые московские строения.
«Если мы будем с такой скоростью до Таганрога добираться, то и к концу отпуска не доедем, на самолете уже полдороги пролетел бы, — грустно думал Николай, разглядывая дачные домики, больше похожие на курятники. — У нас солиднее строят, и уж таких почерневших от сырости халуп точно нету. Неужели все Подмосковье такое — бедное, не ухоженное, а в книгах-то совсем по-другому. Как там у Пушкина:

Здесь вижу двух озер лазурные равнины,
Где парус рыбаря белеет иногда,
За ними ряд холмов и нивы полосаты,
Вдали рассыпанные хаты,
На влажных берегах бродящие стада,
Овины дымные и мельницы крылаты;
Везде следы довольства и труда...

Что-то ни овинов, ни мельниц, ни довольства я нигде не наблюдаю, а ноги между тем уже устали. День ходьбы по Москве смело можно прировнять к трехдневному переходу по тайге. Пойду в ресторан, перекушу».

Свободный столик нашелся сразу. Николай заказал бульон с яйцом, гуляш и бутылку минеральной воды. Выбирать не пришлось — других блюд просто не было. Принесли бульон в металлической миске и что-то тонким слоем размазанное по тарелке. Поморщившись после первой же ложки, вспомнилась Николаю малюсенькая столовая в селе Кюпцы, что на берегу Алдана. Зашли они туда с товарищем и не удивились, что дородная повариха встретила их как самых желанных гостей. В огромных тарелках она подала им наваристый густой борщ, в котором к тому же было по внушительному куску вареной грудинки. А на второе в таких же суповых тарелках принесла котлеты размером с ладонь здорового мужика и полкило картофельного пюре на каждого.

За крайним столиком очень громко разговаривали четыре Кавказца. Рядом мамаша пыталась накормить сына-школьника, который категорически отказывался кушать гуляш. «Я бы тоже не стал это есть, но уж больно проголодался», — запивая минералкой последний кусок, подумал Николай.

В купе между дамой и атлетически сложенным мужчиной лет двадцати пяти шел оживленный разговор о Царском Селе.
Молодая девушка, вероятно, дочь дамы, листала журнал и в разговор не вмешивалась.

— Вы же знаете, уважаемая Надежда Васильевна, что Екатерина Вторая имела репутацию просвещенной царицы и старалась поддерживать ее во всем. Поэтому она и построила роскошный дворец с таким же роскошным парком по проекту Растрелли.
— А почему она выбрала именно это место?
— Я думаю, что собирала там грибы или охотилась, вот ей и понравилось это место.

Николай присел возле входа и стал слушать. Уже через мину ту он заметил много неточностей в рассказе молодого человека и решил поправить его:

— Прошу меня извинить, но вы несколько неверно рассказали. Парк и дворец начали строить задолго до Екатерины Второй, соответственно и место для них нашла не она.
— Да? Очень интересно, — повернулся к Николаю молодой Человек. — Может, поправите?
— Да-да, — подхватила дама, — было бы интересно услышать вашу версию.
— Не мою версию, а исторический факт. Извините, не представился — Николай.
— Очень приятно, а меня зовут Надежда Васильевна.
— Я Александр, — протянул руку молодой человек.
— Нина, — чуть слышно сказала девушка.
— Так вот, — начал Николай, — в составе земель, освобожденных в 1702-м году русскими войсками от шведского владычества, была Сарская мыза, расположенная к югу от устья Невы, в двадцати пяти километрах от будущего Ленинграда. Мыза, как вы знаете, это поместье шведского феодала. В 1707-м году Сарская мыза была пожалована Петром Первым Меньшикову, а через три года передана во владение жене царя — Екатерине Алексеевне. Именно Екатерина Первая, а не Вторая, начала превращать мызу в дворцово-парковый ансамбль.
— И дворец тоже она построила?
— Смотря какой. Первый каменный дворец был построен именно при ней по проекту архитектора Браунштейна. К этому же времени относится и зарождение парка, разбитого за дворцом немецким садовым мастером. Тогда же посадили первые дубы и липы.
— А этот, нынешний, дворец кто построил?
— Можно считать, что это была Елизавета Петровна. Сначала она пыталась расширить дворец с помощью нескольких архитекторов, сменявших друг друга, пока строительство не возглавил упомянутый вами Растрелли, который начал капитальную перестройку старого дворца. Он же и довел работы до завершения. А вот к парку Екатерина Вторая действительно приложила свою руку, многое перепланировав и наполнив его памятниками, свидетельствующими о величии её царствования. К примеру, победам в русско-турецких войнах были посвящены Башня-руина, Чесменская, Морейская, Крымская колонны, Кагульский обелиск, Турецкий киоск и Турецкий каскад.
— А вы в Ленинграде, где живете? — спросила, как только замолчал Николай, Надежда Васильевна.
— Я не живу в Ленинграде.
— Да? А откуда такие подробности о Царском Селе?
— Я же сказал, из истории и пеших экскурсий.
— А сам-то откуда? — спросил Александр.
— С Якутска.
— Из Иркутска? — переспросила Надежда Васильевна.
— Из Якутска. Это немного дальше и чуток севернее.
— Ой, наверное, там холодно, — передернула плечиками Надежда Васильевна.
— Бывает и холодно.
— И как там люди живут! Страшно, наверное?
— Нормально живут.
— Расскажите нам, Николай, о Якутии… прошу вас.
— Нет там ничего такого, о чем бы вы не знали. Край как край. Если вы думаете, что там по улицам медведи ходят, то это неправда. По улицам там машины ездят.
— Но все же…
— Я на такие вопросы обычно отвечаю, что у нас там комары такого размера, что способны кусок сахара со стола в своих лапах унести, как вертолет. И знаете, верят. Но у меня сегодня нет настроения сочинять небылицы, поэтому я вам расскажу просто одну историю из жизни, а вы по ней и составите представление о тех местах. Согласны?
— Конечно, конечно. Это даже интереснее… Как вы считаете, Александр? — и Надежда Васильевна вопросительно уставилась на молодого человека.
— Согласен, уважаемая Надежда Васильевна. Истории в дороге — всегда хорошо. Давайте, Николай, вашу историю.

Николай оперся спиной о стенку купе и стал пересказывать попутчикам повесть Григория Федосеева «Злой дух Ямбуя». В сокращенном варианте на это ушло минут сорок, и за все это время его никто не перебил. Когда он закончил, еще несколько секунд все молчали.

Первым заговорил Александр:

— Да, интересный случай… Это вы о себе рассказывали?
— Нет, конечно. Но практически каждый северянин может рассказать и о себе что-нибудь подобное.
— Какая интересная у вас там жизнь, — вставила Надежда Васильевна, — тайга, медведи, суровые мужчины… И заработки, говорят, там сказочные.
— Ага, длинные рубли, — улыбнулся Александр.
— Николай, не скрывайте от нас правды. Рубли там длинные?
— Да все там, как везде. Есть, конечно, бытовые трудности, связанные с отсутствием разного рода благоустройств. Стареют на Севере раньше. Питание не такое разнообразное, как в столице. Но зато чистый воздух, охота, рыбалка и неплохие заработки.
— Стареют? От чего?
— На кожу влияют резкие перепады температуры. Например, на улице минус шестьдесят, а в помещении плюс двадцать. Опять же воздух очень сухой, витаминов мало. Короче, есть от чего стареть.
— А театр у вас там есть?
— И не один. Якутск — столичный город и по возрасту старше Ленинграда. Есть и консерватория, и университет, и Академия наук. Правда, во всей Якутии живет всего девятьсот тысяч человек, но это же хорошо.
— И все же оторванность от цивилизации… — Надежда Васильевна поправила прическу.
— Не уверен, что северянин видит и знает меньше, чем, скажем, москвич. Вот какому москвичу придет в голову, поехать в отпуск на Дальний Восток, Камчатку или Чукотку?
— Да, уж лучше вы к нам, как говаривал один известный персонаж, — засмеялся Александр.
— Вот-вот. А северянин в год по два-три раза летает в отпуск, потому что вынужден вывозить детей на материк, к морю, к фруктам. Деньги позволяют, льгот всяких полно. Например, я один раз в год могу бесплатно слетать на самолете в любую точку СССР. Два раза в пять лет, опять же бесплатно, съездить всей семьей на смешанном транспорте куда угодно — в Крым там, в Юрмалу. А с октября по апрель хоть каждый день могу летать на самолетах нашей авиакомпании за пятьдесят процентов цены билета. Вот и получается, что мы постоянно летаем и ездим в разные концы страны. Благо, отпуск — сорок два рабочих дня. Может разве себе позволить так путешествовать ленинградец или москвич? Нет, не может. В результате, северянин увидит за свою жизнь значительно больше любого жителя европейской части страны.
— А вы, к примеру, где успели побывать в свои… сколько вам, тридцать? — спросила Надежда Васильевна.
— Тридцать один. Якутия, Колыма и прочая Восточная Сибирь не в счет, я там по работе все облетал. Был во Владивостоке, Хабаровске, Улан-Удэ, Чите, на Байкале и вокруг него. В Саянах, на Алтае, Сочи само собой, в Грузии, Казахстане, Питере, Крыму, Новгороде, Прибалтике, Белоруссии, Монголии. В общем, легче перечислить, где я не был, чем где я был. Да и в самих городах мы стараемся увидеть как можно больше, бродя по галереям, музеям, выставкам. Однажды меня с дочкой даже арестовали за то, что я вечером забрался с ней на закрытую для публики территорию Екатерининского дворца, чтобы показать древние кареты. Правда, когда узнали, что мы из Якутии, отпустили — что с нас, чукчей, возьмешь. А прилетая с супругой в Москву, первое, что мы делаем, это покупаем на каждый вечер билеты в театры и концертные залы. В общей сложности получается, что мы в музеи, галереи и театры ходим чаще, чем коренные москвичи. Так что, уважаемая Надежда Васильевна, оторванности от цивилизации мы не ощущаем. Скорее, наоборот.
— Ну не все же такие активные, как вы, Николай.
— Все. Кто по путевкам, кто по делам, кто просто так, но ездят все. Это как ритуал под названием «Где провести отпуск».
— Может, и так. А воспитание детей, кружки там разные, музыка, танцы? Где там найдешь хорошего учителя?
— И тут не согласен. Северянин знает и умеет много больше, например, жителя большого города. Телевизор у нас есть. Между прочим, мы новости раньше Москвы узнаем, так как на шесть часов раньше их встаем. Книги в библиотеках те же, что и в Москве, и читают их не меньше темными холодными вечерами. Учителей из бывших ссыльных хватает. Но кроме этого мы еще умеем делать то, чего не умеет житель большого города.
— Что именно?
— Охотиться, рыбачить, выживать в экстремальных условиях. Согласитесь, что это немало.
— Зато у нас магазины лучше.
— Согласен. Поэтому я перед новогодними праздниками прилетаю в Москву за подарками. А вот москвич никогда не решится прилететь за подарками к Новому году в Якутск.
— Сдаюсь, — подняла руки Надежда Васильевна.

Николай встал.

— Пойду, покурю и пора укладываться, — Николай достал пачку «БТ».
— Да-да, — поднялся следом Александр, — я тоже курить, а вы укладывайтесь.
В тамбуре свистело, гремело и специфически пахло железной дорогой.
— Я тоже люблю путешествовать, — после первой затяжки произнес Александр, — бывал в Карелии на Валдае. А уж как мечтаю попасть в ваши края!
— Так прилетайте, билет стоит недорого.
— Ну, просто так не полетишь. Нужно чтобы кто-то и на месте встретил, и помог, и посоветовал.
— Прилетайте. Встретим, поможем. У нас туристов полно. Сплавляются, просто бродят, рыбачат.
— Если не шутите и на самом деле поможете, я бы с удовольствием воспользовался такой возможностью.
— Не шучу. Записывайте адрес, как надумаете, напишите.

Николай продиктовал адрес, который Александр записал на сигаретной пачке.

2.

Однажды, возвращаясь с работы, Николай вынул из почтового ящика письмо.

«Из Москвы? Интересно. Фамилия ни о чем не говорит. Может, ошиблись? Нет, мне». Николай распечатал конверт:

«Здравствуйте, Николай.
Вы уж и забыли, наверное, попутчика из поезда по имени Александр? А я вот все это время жил под впечатлением вашего рассказа о тайге и, наконец, решился написать. Вы обещали помочь, если я с товарищами прилечу в Якутск, чтобы отправиться на пару недель по какому-нибудь интересному маршруту с трудностями и приключениями.
Ваше предложение остается в силе? Если да, то мы бы хотели пройти по совершенно необитаемым местам. Мы — это три туриста. Вернее, два туриста и туристка. Не пугайтесь, мы подготовленные ребята и опыт имеем.
Назовите, пожалуйста, такое место, а мы по картам построим маршрут.
Да, напишите еще о ценах на транспорт и продукты. У вас,
наверное, цены отличаются от столичных?
И еще. Если возможно нанять проводника, было бы совсем хорошо.
Заранее благодарен,
Александр Челядин».

«Придется откликнуться», — с неудовольствием подумал Николай.

«Здравствуй, Александр.
Если соберетесь к нам, лучшее время — сентябрь. Почему,
объяснять не буду (раз уж вы опытные). Человек, согласившийся пойти с вами, нашелся. Зовут его Карл Гертер. Российский, вернее наш, северный, немец. Он опытен, но суров и спуску не даст.
Предлагаемый маршрут: пос. Себян-Кюель — р. Саганджа, далее на один из притоков реки Леписке. По ней, минуя приток Муосунган, через ущелье на приток Буруолах, потом на реку Люнкюби, восхождение до истока реки Чочума и по ней до поселка Сангар.
Все это восточные склоны Верхоянского хребта. Авиабилеты из Якутска до Себян-Кюель и от Сангара доЯкутска стоят около 45 рублей. С собой необходимо иметь очень крепкую обувь и соответствующую климату одежду, оружие. Все остальное — на ваше усмотрение. Рассчитывайте, что тащить все придется самим. Сейчас апрель, времени у вас на принятие решения достаточно.
Пиши. Николай».

Александр Челядин, Юрий Лукин и Лена Васина склонились над картой северо-востока России. Территория, превышающая по площади треть Европы, пестрела протяженными горными хребтами и нагорьями, прорезаемыми долинами многочисленных рек.

— Вот она, Верхоянская горная система, над правобережьем великой сибирской реки Лены, — восторженно сказал Александр.
— Да, населенных пунктов почти нет, — продолжил разговор Юрий. — Я узнавал: там, куда нас хочет заслать твой якутский знакомый, попадаются лишь отдельные оленеводческие хозяйства, редко разбросанные в предгорьях и у Ленских берегов.
— И я узнавала. Там во всей Якутии на квадратный километр приходится 0,3 человека и те в основном в городках и промышленных поселках.
— Вот, смотрите, большая часть поверхности суши в пределах этого региона имеет ярко выраженный уклон в сторону бассейна Северного Ледовитого океана, в который впадает Лена. Там, куда мы пойдем, преобладают среднегорье с абсолютными высотами 1000–1500 метров и низкогорье, где вершины не превышают 1000 метров. В общем, это низкогорные хребты и гряды. Перепады высот от вершин до подножий склонов здесь 100–400 метров, наибольшие уклоны не превышают 30 градусов. Пройдем?
— В легкую, — бодро ответил Юрий.
— А комары? Звери? Броды? — вмешалась Лена. — А груз на плечах? Это сколько километров получается?
— Много, но маршрут проходит в основном по долинам. Вот, смотри. Сюда и сюда, — Александр водил пальцем по карте, — потом сюда и сюда.
— Ты сейчас нарисовал созвездие Большой Медведицы, —
улыбнулся Юрий.
— О! Так и назовем этот маршрут! Маршрут «Большая Медведица», — захлопала в ладоши Лена.
— Ну, сильна старуха. Звучит.
— А ледянки там есть?
— Наверное. Вернее, нет. Наледи есть, это точно. Наледи обычно в межгорных впадинах и называются они — тарыны.
— Откуда ты знаешь? — спросил Александр.
— Читала.
— Ну, что еще. Ах, да! Климат там суровый, резко континентальный. Регион находится в высоких широтах, почти на полярном круге. Ну что, идем?
Коренастый, смуглый Юрий почесал бровь. Лена, стройная шатенка со скуластым лицом, отошла от стола и уселась на диван.
— Давай пару дней подумаем, — предложил Юрий. — Якутия не Валдай.
— Я согласна.
— Два, так два, — подвел итог Александр. — Об оружии еще подумать нужно. Тебе.

И он указал пальцем на Юрия.

Ил-62 мягко коснулся бетонной полосы, взревели двигатели, переведенные на реверс, заскрипели тормоза. В динамиках щелкнуло: «Наш самолет произвел посадку в аэропорту города Якутск. Температура воздуха в Якутске плюс двенадцать градусов. Экипаж корабля прощается с вами и желает удачи». И через минуту: «До полной остановки самолета просим всех оставаться на своих местах».

Бортпроводницы отдергивали шторки в проходах.

После душного салона, воздух столицы алмазного края казался божественно чистым и прозрачным. Возле старенького здания аэровокзала пассажиров выпустили из тесных автобусов, и они устремились в узкий проход в металлическом заборе.
Александр сразу узнал Николая.

— Здравствуйте, Николай.
— Привет! Как долетели? Не тяжело шесть часов на пятой точке?
— Тяжеловато. Здравствуйте, меня Юрой зовут, — протянул руку молодой человек в джинсах и ярко-красной ветровке.
— Здравствуйте, я Лена.
— Здравствуйте, здравствуйте. Пойдемте к машине, вон туда, к павильону выдачи багажа. Его в нашем аэропорте не принято выдавать быстро.
Так оно и вышло, багаж ждали сорок минут.

Загруженная под завязку «Нива», бойко преодолев пятнадцать километров, остановилась перед деревянным забором, украшенным резьбой. На фасаде дома красовались искусно нарисованные комары, бабочки и мухи. Окна обрамляли белые резные наличники.

— Вот здесь вы поживете, пока в горах не распогодится. Заодно познакомитесь с вашим проводником. Вот, кстати, и он. Из калитки вышел невысокий, сухощавый тридцатилетний мужчина, одетый в энцефалитный костюм. Это был Карл Гертер. Никто никогда не признал бы в нем немца. Карл обладал внешностью и темпераментом кавказского горца.
— Карл, — крепко пожимая руку Александру, представился он.
— Мадам, — Карл сделал резкий кивок головой и щелкнул каблуками хромовых сапог.
Юрию он сказал «Привет» и тоже пожал руку. Вошли во двор. С крыльца навстречу гостям спустилась молодая стройная женщина, в чертах лица которой легко было разглядеть сибирскую породу.
— Люба, — представилась она. — Прошу в дом.
Но в дом никто идти не хотел. Все расселись на открытой террасе, которую хозяин дачи называл чайханой. Лена прошла чуть дальше по дорожке и увидела такой же огород, какие бывают на подмосковных дачах.
— Смотри, Саш, тут даже болгарские перцы растут. Помидоры! Ой, арбуз! Саша, смотри!
— Ты что, арбузов никогда не видела? — попытался одернуть ее Александр.
— Так это же Якутск, Саша. И арбузы.
— Ничего удивительного, — сказала подошедшая к ней Люба, — у нас сосед вот за этим забором клубнику выращивает. А огурцы с помидорами всю жизнь тут росли.
Юра же обнаружил среди берез странное сооружение — столб с огромными рогами северного оленя на вершине, а чуть ниже — рога какого-то неизвестного животного. Столб был обмотан толстой веревкой и стоял возле широкого мангала, выложенного из красного кирпича. Рядом с мангалом, на деревянной площадке, в виде чаши были укреплены четыре лосиных рога.
— Николай, это для чего? — спросил Юра, показывая на лосиные рога.
— Это для дров, я в них дрова складываю… для мангала. А это жертвенный столб, — подмигнул он Юрию.

Потом была баня, которая не меньше арбузов удивила гостей своим дизайном и благоустроенностью.
На ужин Люба подала гостям фаршированных карасей и отварную, рассыпчатую картошку.
Утром Карл попросил москвичей показать ему их снаряжение, оружие и обувь, которые те собирались взять на маршрут. Александр пытался возражать, но Юра и Лена посчитали это даже полезным и быстро разложили перед Карлом весь свой скарб. Тот деловито осмотрел все и остался если не довольным, то вполне удовлетворенным.

В десять утра он предложил провести тренировку — поход на пятнадцать километров с полной экипировкой и рюкзаками за спиной, в каждом из которых лежало по двадцать пять килограммов груза. Александр снова попытался возразить, но Карл настоял на своем.

Маршрут был прост: семь километров по тайге до озера Сугун и обратно. Никаких восхождений и переправ на этом маршруте не было.

Карл бодро шел во главе маленького отряда, не сбавляя темпа. Время от времени он оглядывался на ребят, после чего обязательно менял направление, то углубляясь в густой ерник, то спускаясь в закоряженный распадок. Через полтора часа Александр предложил устроить привал.

— Ты устал? — спросил Карл.
— Нет, но зачем надрываться, если можно передохнуть.
— Я хочу посмотреть на вашу физическую подготовку, оценить выносливость и вообще способность ходить по тайге. Заметь, не по горам.
— Хаживали и больше, — заявил Александр, — и никто нас не экзаменовал.
— Не нравится? Вернись. Дорогу, я думаю, ты запомнил. Медведей тут нет, одни зайцы.
— Саша, перестань. Разве не интересно пройтись, посмотреть. Где мы еще такую красивую природу увидим, — сказала Елена.
— Точно, старик. Пошли дальше и покажем нашему опытному другу, что мы не маменькины сыночки, а славные представители столицы нашей необъятной родины! — весело поддержал Лену Юрий.
— Как хотите, — почти без эмоций ответил Александр.

Привал устроили только когда дошли до озера. Берега резко обрывались в темно-синюю воду, в которой отражался осенний лес и еще не пожелтевшая трава. В прозрачной воде, над черным илистым дном кипела жизнь: гольяны стайками шныряли между водорослями, разные, порой причудливые насекомые копошились на поверхности озера и в иле. Вдали от берега плавали утки.

— Как хорошо! — лежа на спине, сказала Лена. — У нас такого не увидишь. А воздух, ребята, заметили какой?! Пахнет всем сразу: лесом, водой, солнцем.
— А разве солнце пахнет? — спросил Юра.
— Конечно! Ты закрой глаза, поверни лицо к солнцу и понюхай.
— Потом я пахну, — сказал на это Александр.
— Все-то ты, Челядин, испортить пытаешься, — Лена даже отвернулась от Александра.
— Как ноги? — спросил Карл. — Не набили?
— Да, нет, Карл, все нормально, — ответил за всех Юрий.
— Мы же на самом деле иногда ходим в такие вот маршруты. Все путем!
— Вот и отлично… Тогда вперед? Вернее, назад.
— Карл, ну, Карл. Давай еще чуток полежим, так хорошо!— взмолилась Лена.
— Ну, хорошо. Отдохните минут двадцать и возвращайтесь на дачу. Дорогу Александр, думаю, найдет, а я схожу к леснику. Он живет на той стороне озера. Если смогу, то нагоню вас, а нет, так на даче вечером встретимся.

Карл забросил за спину рюкзак и до того, как кто-то успел что-то спросить, скрылся в кустах.

— Солдафон, — зло сказал Александр, когда стихли шаги проводника. — Может, ну его на фиг, этого проводника, сами пойдем, а?
— Ты что! Неудобно как-то. Сами просили… — ответил Юрий.
— Чем он тебе плох? — спросила Лена.
— А чем хорош?
— Да хотя бы тем, что нам его Николай порекомендовал.
— Не нравится он мне, — Александр сорвал травинку и стал ее нервно покусывать. — Молчит, сопит… деревенщина.
— А о чем он должен с нами говорить? Он даже не знает, кем мы работаем, чем живем. По-моему, он ведет себя тактично, не задает лишних вопросов и не болтает, о чем не попади, — вступилась за Карла Лена.
— В самом деле, Саша, что ты взъелся? Четверым все легче в тайге будет. Да и то, что он профи, сразу видно, — Юрий встал и подал руку Лене. — Ну, что? Двинули?

Карл тем временем, сделав небольшой крюк, вышел на обратный маршрут группы и стал ждать. Когда через полчаса москвичи появились, он укрылся за поворотом, подождал, когда они пройдут мимо него, и скрытно двинулся параллельным маршрутом. Всю дорогу он наблюдал за ними, пытаясь понять, на сколько каждый из этих молодых людей готов к серьезному переходу по далеко не простому маршруту. Карл считал, что без него ребята будут вести себя естественно, ведь им нечего было доказывать друг другу свою состоятельность. Поэтому он и оставил их одних. Он угадал.
Наблюдения подтвердили, что Юрий был явно готов к маршруту не только физически, но и морально. Лена также выглядела хорошо и, скорее всего, пусть нелегко, но маршрут пройдет. А вот Александр все больше и больше не нравился Карлу. Внешне сильный, хорошо сложенный Александр не был вынослив. Он мог легко переносить значительные кратковременные нагрузки, но монотонный, тяжелый труд быстро выматывал его. Кроме этого, Карл заметил, что парень привык быть лидером, и его (Карла) активность явно не нравилась Александру.

Вечером во время ужина Карл сказал:

— В тех суровых местах, куда мы собрались, нам предстоит тяжелый труд. Сегодня мы прошли примерно половину пути, который нужно будет преодолевать там ежедневно. Я предлагаю вам взвесить еще раз свои возможности, и, может быть, кому-то отказаться от маршрута. Никто вас не упрекнет, все люди взрослые и все всё понимают. Там у нас не будет ни связи, ни транспорта, и если кто-то сломается, отдуваться придется остальным.
— Да все будет нормально, Карл, — сказал Юрий.
Александр и Лена промолчали.

3.

Старенький трудяга-Ан-2, надрывно гудя своим поршневым мотором, с трудом набирал высоту. Смотреть в иллюминатор, сидя на откидном сидении, очень неудобно, но все равно все неотрывно в него смотрят. Так уж устроен человек — нравится ему смотреть на мир свысока.
Справа осталась долина Туймаада, затянутая дымкой городского смога. Городок-то так себе, сто тысяч, а нате вам — смог.
Через пойму Лены летели долго — огромная река. Острова, песчаные и поросшие зарослями тальника. Протоки, мелкие и глубокие. Корабли, лодки, плоты, шлейф пыли над дорогой, петляющей светлой лентой вдоль берега. Озера с водой всех оттенков зеленого. Притоки с темной, то синей, то черной водой и тайга без конца и края.

Перекричать тарахтение двигателя и дребезжание фюзеляжа тяжело, поэтому все молчали и иногда показывали друг другу пальцем вниз, мол, «смотри!». От постоянной качки мутило. Хорошо, что было прохладно. Гигиенические пакеты, выданные перед взлетом, лежали не востребованные на сидениях.
Сразу за Леной начались предгорья. Красота! Внизу расстилались долины и речки, а впереди громоздились величественные горы. Котловины и мягкие склоны были покрыты типичной якутской таежной растительностью — лиственницей. Из-за сурового климата деревья растут редко, чаща сгущается лишь в узких речных поймах.

— Вам повезло, — закричал командир «лайнера», — по многолетней статистике даже в благоприятное летнее время в этих местах в среднем бывает два летных дня в месяц. Подлетаем! Все вглядывались в склоны гор — все те же лиственницы, камни.

Самолет коснулся грунтовой взлетно-посадочной полосы и, безбожно громыхая по булыжникам, покатился к стоянке. К самолету сразу сбежалось много народу. Эвены здоровались с прилетевшими туристами, как будто это их давние друзья прилетели из отпуска. Каждый норовил помочь.

— Какой доброжелательный народ! — восхищалась Лена.
— Это так. Но в данном случае есть и еще одна причина, — ответил ей Карл. — Дело в том, что в этот поселок законом запрещено ввозить спиртное. Вот любители «огненной воды» и вьются возле нас в надежде за шкурку соболя, мясо или просто деньги, причем большие, разжиться этой отравой. А для них, эвенов, водка — сущая отрава.

К Карлу подошел улыбчивый, низкорослый, одетый в обычную городскую одежду эвен:
— Карл, дорогой, каким ветром тебя к нам занесло?! Груз привез или дела?
— Здравствуй, Афанасий. Вот ребята из Москвы решили природой вашей полюбоваться, буду их сопровождать.

Афанасий внимательно осмотрел приезжих.

— Ко мне пойдем? — спросил он.
— Нет, мы сразу на маршрут. Времени у ребят немного, а путь предстоит долгий.
— Куда пойдете? Леваневского искать?
— Через Саганджу и притоки Леписке на Сангары. Там никто не кочует?
— Конечно, нет. Стада сейчас высоко, рано в долины ходить,
тепло совсем. А может, все же погостишь?
— Нет, Афанасий, в следующий раз.

Карл повернулся к топтавшимся возле рюкзаков ребятам и, показывая рукой в сторону гор, сказал:

— Нам туда… и быстро.

Он первым поднял огромный рюкзак с притороченной к нему скаткой спального мешка и закинул кавалерийский карабин в брезентовом чехле на плечо.
Москвичи с интересом разглядывали сначала поселок, потом окружающую его местность. Себян-Кюель по здешним меркам оказался крупным поселком.

— А говорили, что эвены кочевники. Деревня, дома четырех квартирные и народу полно… Карл, а о каком Леваневском говорил этот эвен? О том, что пропал при перелете в Америку в тридцатые годы? — спросил Юрий.
— О том самом. Есть версия, что их самолет упал в озеро Улахан-Силян-Кюель, оно тут недалеко.
— Может, зайдем на него? — предложила Лена.
— Озеро на противоположной стороне. Да и не нашли его там.
— А что, искали? — спросил Александр.
— Искали… И я искал.
— Карл, ты нам вечером про это расскажешь? — попросила девушка.
— Посмотрим.
— А про это село ты что-нибудь знаешь?
— Село тут с 1939-го года. До этого времени советской власти тут не было. Бродила банда братьев Захаровых, которые держали в страхе все местное население. В сороковые на озеро стали садиться гидросамолеты, потихоньку приносили цивилизацию. Правда, эвенам это пошло во вред. Короче, стали они спиваться, вымирать. И тогда один умный эвен по фамилии Кейметинов собрал все рода, создал совхоз под названием «Кировский», запретил ввозить сюда водку, и началось возрождение села. Русские давно пытались закрепиться в этих местах. Не из-за пушнины — ее-то как раз собирали без проблем, а из-за серебра.
— Серебро здесь? — удивилась Лена.
— Недалеко есть местечко, Эденбал называется.
— Может, зайдем? — предложила девушка.
— Нет, это на восток от Себяна, а мы идем на север. Так вот, серебро на речках Тыр и Кандой нашли казаки еще в середине восемнадцатого века. Через тридцать лет после этого там построили плавильные печи и попытались наладить производство свинца и серебра. Но этот край легко свои богатства не отдает, поэтому все попытки провалились. Даже при Сталине не удалось отладить это дело, хотя следы в виде сторожевых вышек остались. Я был в этом бывшем лагере, где заключенные добывали руду. Удивился больше всего тому, что колючая проволока, до сих пор смазанная стоит и не ржавеет. Замки на воротах штольни тоже смазанные. В одном из помещений, наверное, это был красный уголок, сохранился портрет Сталина. Написан масляной краской прямо на досках и выглядит так, как будто его вчера написали.

Юрий покачал головой:

— А сейчас что там?
— Ничего. Разруха и запустение.
— Карл, сколько мы сегодня должны пройти? — спросил Александр.
— Сколько успеем. Сейчас мы еще немного пройдем вдоль реки Момыя, и было бы неплохо, если бы дошли до перевала. Там есть озерцо с таким же названием. Но к озеру мы не пойдем, там сейчас наверняка эвены, да и не реально сегодня дойти до перевала — двадцать километров в гору нам не одолеть. Переночуем в одном симпатичном местечке.

Карл прибавил темп, и все замолчали.

— Мы идем по тропе, — показывая под ноги, заметил Юрий.
— Это звериная?
— Нет, конечно. Стада кочуют, люди ездят на лошадях и оленях, вот и пробили тропы, как поется — по долинам да по взгорьям. Рано нам еще со зверями встречаться. Местные ребята хорошие охотники, так что едва ли так близко от поселка удастся встретить кого-нибудь, — не оборачиваясь, ответил Карл. День в горах короче, чем на равнинах. Солнце, только что гревшее правую щеку, очень быстро исчезло за горой и больше не выглянуло.
— А вот и наша гостиница, — показал Карл на расщелину в скале-останце высотой метров двадцать. Расщелина была узкой вверху, но книзу расширялась и углублялась настолько, что в ней вполне могли разместиться четыре человека.
— Настоящая пещера Алладина, — осматривая каменный приют, сказала Лена.
— Да уж, только лучше обойтись без разбойников, — улыбнулся Юрий и скинул рюкзак с натруженных плеч. — Пойду я дровишки собирать.
— А я на реку, за водой, — заявила Лена. — Карл, я видела у вас котелок, не дадите?
— Только осторожнее, камни могут быть скользкие. Не промочите ноги, — подавая ей котелок, сказал Карл.

Александр сидел с закрытыми глазами, опершись спиной на рюкзак. Его лицо было покрыто потом. Карл внимательно посмотрел на него и, ничего не сказав, пошел помогать Юрию.

Дров собрали немного, но их должно было хватить для того, чтобы приготовить ужин. Кашеварила неутомимая Лена. Рисовая каша с тушенкой должна была восстановить силы и облегчить два из четырех рюкзаков на целых восемьсот грамм.

Юрий тем временем освободил площадку от мелких камушков и расстелил свой и Ленин спальные мешки.

Александр молча сидел на том же месте. Карл, подсев поближе к костру, снял чехол с карабина и стал его внимательно осматривать.

— Карл, так ты нам про самолет Леваневского расскажешь? — приняв от Юрия вскрытую банку тушенки, спросила Лена.
— Расскажу, только сначала вы мне скажите, что вы вообще об этом случае знаете.
— А почти ничего. Попалась как-то в «Комсомолке» статейка, но я ее так, бегло просмотрел, — ответил Юрий.
— А я вовсе ничего не слышала.
— Понятно. Тогда представьте. Тридцать седьмой год. В мае большая воздушная экспедиция высадила научный десант, четверку папанинцев, на Северный полюс. Экипаж Валерия Чкалова выполняет трансарктический перелет через полюс в Америку. Спустя три недели то же совершает экипаж Михаила Громова. А был тогда в стране еще один ас — Сигизмунд Леваневский, честолюбивый человек, который тоже хотел стать героем. И он настоял на еще одном перелете в Америку на четырехмоторном самолете конструктора Болховитинова, построенном в ЦАГИ. Самолет имел бортовой номер Н-209. Он создавался как грузопассажирский, развивал скорость около трехсот километров в час, поднимал почти двенадцать тонн груза, потолок его полета равнялся шести тысячам метров, а дальность — семи тысячам километров. Дальность была небольшой, поэтому предполагалось лететь через полюс с посадкой на Аляске. До полюса Леваневский должен был идти трассой двух предыдущих перелетов, затем взять правее, пролететь над районом относительной недоступности, совершить промежуточную посадку на Аляске и финишировать в Америке. До полюса все шло нормально, а потом радисты в Москве получили радиограмму: «Отказал крайний правый мотор, идем в облаках на высоте четыре тысячи шестьсот метров, на стеклах кабины иней». И дальше связь прекратилась. Самолет долго искали и наши, и американцы. Поиски затягивались. Надвигалась полярная ночь. Один из авиационных отрядов даже оборудовали специальными фарами для подсветки льдов. Однако этого света оказалось мало. Самолет так и не нашли.
И вот уже в наши дни один пилот из Ленска по фамилии Попов сообщил, что в 1965-м году на берегу озера Себян-Кюель он видел доску, на которой была надпись о гибели 13 августа 1937-го года самолета Н-209. Там также были перечислены фамилии летчиков, в том числе и Леваневского. Сначала все это казалось невероятным. Но, с другой стороны, Фербенкс, куда он летел, и озеро Себян-Кюель находятся на одной и той же широте. То есть Леваневский теоретически мог заблудиться. Кроме этого нашлись в архивах обрывки радиограмм Леваневского, из которых можно было предположить, что он разбился на земле, а не в Ледовитом океане.
— Сказки все это, — вдруг подал голос Александр. — Этот поляк просто сбежал к американцам вместе с золотом, которое было на самолете.

Все недоуменно посмотрели на парня.
Лена тем временем убрала от костра котелок с кашей.

— Давайте миски. Саша, ты кушать будешь?
— Позже.
— Ты не прав, Александр. Эта версия отпадает по той простой причине, что Леваневскому нужна была слава, а не деньги. Он мечтал быть героем, а предатели, как известно, героями не бывают.
— Рассказывай, Карл, дальше, — беря из рук Лены миску с кашей, попросил Юрий.
— После всех этих сообщений в Себян прибыл первый поисковый отряд, который от местного жителя Захарова услышал рассказ о том, что незадолго до войны в районе озера Себян-Кюель упал большой самолет. Один из летчиков остался жив. Он похоронил своих погибших товарищей, поставил в районе перешейка между двумя озерами Себян-Кюель знак и пошел вниз по течению. Вскоре у него кончились патроны, и он выбросил уже ненужный наган. Захаров (кстати, потомок старинных бандитов) утверждал, что нашел этот наган еще в детстве. А еще через некоторое время труп пилота нашли эвены-оленеводы. Доску с надписью якобы видели еще шестнадцать человек. Были и другие рассказы, например о том, как незадолго до войны две маленькие девочки нашли в районе реки Сутаня мертвого человека. Они показали то место своему отцу, который потом рассказал своим родным, что на земле ничком лежал мертвый человек, одетый в меховую куртку. Правая его рука была вытянута и сжимала кинжал, воткнутый в землю. Через плечо был перекинут длинный гладкий ремень, а на нем висела прямоугольная сумка. Он был обут в зимние унты с сильно изрезанными голенищами. Еще одна эвенка рассказала, что до войны, ранней осенью, ее отец поехал с товарищем на оленях в поселок Сеген-Кюсль и возле тропы, которая проходила мимо озера, в районе его перешейка увидели лежащего на спине мертвого человека. Это был не эвен, а здоровый носатый русский. Лицо его было белое, глаза уже выклевали вороны. Одет он был очень странно для таежных условий — черный костюм, белая рубашка и галстук, на ногах ботинки. Документов при нем не было. Эвены испугались и ушли.
Экспедиция нашла тогда на левом берегу, в самом начале второго озера Себян-Кюель, на высоком заметном бугре, необычный, высокий крест. Крест лежал на земле, потому что у
основания был подкопан медведем. Недалеко от креста нашли странный полуразвалившийся шалаш, который строил явно не эвен.
— Да и кресты, я думаю, эвены не ставят, — предположил Юрий.
— У жителей поселка бытует легенда, согласно которой на озере был большой шум, что-то упало с неба, и поднялась высокая волна. Когда волна опустилась и наступила ночь, у озера появились глаза. Озеро иногда открывает глаза и печально смотрит в небо...
— Это как? — почти шепотом спросила Лена.
— Не знаю, — ответил Карл. — Еще у одной местной жительницы нашелся дюралевый бак. Предварительная экспертиза показала, что это часть бензобака самолета довоенного образца.
Промерила экспедиция и глубины озера. Нашли подводный холм, который соответствовал размерам самолета, но проверить тогда этот холм не смогли. Вернулись тремя годами позже и ничего там не нашли. Так что тайна этой катастрофы до сих пор остается неразгаданной.
— Интересно и страшно, — задумчиво проговорила Лена. — Исчезли известные люди, большой самолет, а найти не могут.
— Ничего странного, — возразил Юрий. — Ты посмотри вокруг — сплошные горы и никого. Лежит сейчас этот самолет где-нибудь в ущелье, камнями заваленный, стлаником заросший, и не заметишь ты его, даже если в трех метрах пройдешь. А люди, как я понял, ходят тут по одним и тем же тропам столетиями и не пытаются с них сходить.
— Не нашли, значит, в Америке живет, — наконец поднялся со своего места Александр. — Давай, Лен, твою кашу.

Сумерки постепенно заполнили темно-серой вязкой тенью сначала щели в скалах, затем распадки и ямы. Наконец, осмелев, стали подбираться к догорающему костру. В сумерках всегда видятся какие-то неясные тени, возникающие то тут, то там. Что это за тени? Может, воспоминания прошедшего дня, а может, грядущие события, нарисованные прозрачной краской мысли.

Александр, лежа в спальном мешке, мысленно представил путь, который им предстояло пройти, и ужаснулся тому, как мало и тяжело прошел сегодня. Безотчетная тоска, как холодный воздух Верхоянья, заползла в душу. Ему не спалось.

В абсолютном безмолвии черно-белого сна с неясным сюжетом Юрий отчетливо услышал треск ломающейся ветки. Он открыл глаза и удивился, что вокруг все те же сумерки. Карл сломал еще несколько веток и чиркнул спичкой. Вялый огонек подрагивал, качался и никак не мог зацепиться за кусочек бересты. Наконец, почерневшая кора брызнула искоркой, и огонек вспыхнул, ярко осветив лицо Карла.

— Доброе утро, — расстегивая спальный мешок, тихо сказал Юрий, — а береста откуда?
— Привет. Из рюкзака, вестимо. Если встал, присмотри за костром, я на ручей спущусь.

Каждое утро Елены начиналось со сладкого ощущения здорового тела и только потом, спустя миг, она ощущала себя — человека мыслящего. «Какая короткая ночь, — подумала она.
— Не хочу вставать, поваляюсь еще минут пять». Но здоровое тело не желало оставаться без движения.
— Юрик, привет. Сколько времени?
— Не знаю. Но, наверное, пора вставать, — Юра подкинул в костер маленькую ветку.
— Саша, пора вставать, — положив руку на спальный мешок Александра, громко сказала Лена.
— Я не сплю, — отозвался Александр.
— Тогда вставай, пойдем умываться.

«Что за показной оптимизм? Чему она радуется? — думал Александр. — Неужели им на самом деле нравится здесь? Чахлый лес, унылые горы… Зря я все это затеял. Может, предложить вернуться на аэродром? Нет, посчитают трусом. А я не трус, просто погорячился, согласившись на этот маршрут».

Вслух же он сказал:
— Ну, что ж, умываться, так умываться. С добрым утром всем.

Карл принес воды и повесил котелок над огнем.

Небо затянуло плотными, свинцовыми облаками, готовыми пролить на головы путешественников мелкий осенний дождь, а может, и ударить в лицо колючими холодными снежинками.

Где-то в разгаре бархатный сезон, а здесь осень.

Лена поежилась, но опустила руки в прозрачную ледяную воду. «Карл рассказывал, что осень здесь начинается с первыми заморозками, в первые дни сентября. Сегодня третье и не очень холодно. Какой прозрачный воздух, дышится легко. Еще он говорил, что только ночью стоят морозы, а днем тепло и безветренно. Похоже, и днем будет не очень тепло», — думала Лена, брызгая себе в лицо водой.

— Она еще не закипела, — показал на котелок Юрий, видя, что Карл всыпал в него заварку и снял с огня.
— В самый раз, — ответил Карл. — Чай варить, это тебе не самогон гнать. Вода для него должна быть особая. Она у нас есть. Знаешь, что китайцы воду для чая различают по качеству: горная вода — высшая, речная — средняя, колодезная — низшая. Как кипятить — тоже целая наука. Например, есть три стадии кипения воды. Первая — когда вода начинает кипеть и пузырьки воздуха, образующиеся в первую очередь у стенок сосуда, поднимаются вверх. Вторая — когда пузырьки бурно поднимаются к поверхности. Говорят, вода кипит «белым ключом». Эта стадия не продолжительна, но ее надо уловить, потому что именно она оптимальна для заварки чая. Третья стадия — когда вода бурлит. Для заварки чая такая вода не пригодна, некоторые считают ее даже вредной. Интересно, что не докипевшая вода не так отрицательно влияет на качество напитка, как перекипевшая. И уж совсем не стоит брать воду, кипевшую несколько раз, или добавлять к ней некипяченую, как вы это делаете в городах.
— А кто это проверял?
— Время, Юра, оно давно все проверило, — Карл разложил на четыре кучки сухой паек.
— Юра, а ты знаешь, какой рукой лучше размешивать чай? — неожиданно спросил Карл.
— По-моему, чаю все равно, какой рукой его размешивают.
— Нет, Юра, чай все-таки лучше размешивать ложечкой, — и Карл засмеялся.

Уже три часа маленькие люди шли среди гигантских гор.

Местами тропы проходили по склонам. Иногда встречались скалистые обрывы высотой в несколько метров, иногда — каменные осыпи. Наконец путешественники спустились в заболоченную, плоскую долину. Болото было покрыто бурым сухим мхом и островками кустарника. Кое-где кустилась чозения, на склонах невысокие тонкие лиственницы.

— Юра, дай-ка мне свое ружьишко и патроны, а карабин возьми. Тут зайцы есть и куропатки, попробую подстрелить. Александр, если есть желание поохотиться, можешь пойти со мной.
— Нет, я с ребятами. Боюсь, только помешаю. Мы с Юрой в следующий раз пойдем. Да, Юра?

В знак согласия Юра кивнул.

— Понятно. Идите по тропе, она здесь отчетливо видна. Встретимся вон там, за поворотом, — сказал Карл и быст-рым шагом ушел в сторону ручья.
Минут через двадцать товарищи услышали первый выстрел, а спустя пять минут второй.
— Если не промазал, то будет у нас на обед мясо, — предположил Юра.
— Ага, и какава с чаем, — буркнул в ответ Александр.
— Саш, ты что второй день сам не свой? — Лена взяла Александра за рукав. — Болеешь?
— Я думал, что здесь тайга, большие реки. А это что? — Александр показал на склоны. — Камень вокруг, камень под ногами, кругом камень!
— Но мы же об этом знали, — вмешался Юрий.
— Что мы знали? Вот такие пейзажи?
— Чем они тебе не нравятся? Где ты еще такое увидишь?
Саня, очнись, такое счастье раз в жизни выпадает, — дернула Лена его за рукав.
— Ладно, завязали с партсобранием, — отмахнулся Александр. — Пошли, тут до этого «поворота» еще топать как до Пекина босиком.

Лена внимательно осмотрелась. Вокруг почти безлесные, пологие склоны гор. Редкие деревья росли среди камней. Мхи. Багульник. Бурая, серая, выцветшая за лето травка. Но сколько при этом суровых красок и фантастических форм. «Красиво, — подумала она, — как это может не восхищать».
Подстрелив двух зайцев, Карл забросил ружье на плечо и быстро пошел к торчавшей впереди скале-останцу. К приходу группы он освежевал добычу, развел костер и теперь разутый сидел на камне, о чем-то думая и поглядывая на трехлитровый котелок, сделанный из жестяной банки из-под сгущенного молока.

— А-а-а! — заметив костер, закричала Лена и замахала рукой.
— Точно что-то варит, — обрадовался Юрий. — Сейчас закусим горяченьким.
Подойдя к костру, друзья увидели, что впереди начинается узкий каньон.
— Это приток Тынгкачан, — показал вперед Карл. — Пойдем по нему до Саганджи, потом вдоль нее, форсируя левые притоки Аллара-кимбе и Абыландя. Километрах в двадцати от Абыланди перевалим на водораздел Леписке, к которой спустимся по ее притоку Игельте.
— Это сколько всего верст до Леписке получится? — спросил Александр.
— Не больше шестидесяти.
— Завтра дойдем, — сбрасывая рюкзак, сказал Юрий.
— Верно, а сегодня нужно дойти до того места, откуда мы повернем на приток Леписке, согласны?
— По крайней мере, попробуем, — сказала Лена.
— Пробовать нужно похлебку из зайчатины, — пошутил Юра, — а не свои силы.
— Потерпи еще немного, минут через десять будет готово, — Карл подбросил в костер пару веточек. — Лена, давай по паре галет, кружки. А ты, Александр, тащи котелок с водой для чая.

В это время над ними стремительно пролетела хищная птица и уселась на скалу-останец.

— Смотри, Юра, это сокол, — показала на птицу Лена.
— Нет, это чеглик, — сказал Карл. — Он, конечно, из отряда соколиных, но все же не сокол.
— А как ты его от сокола отличаешь? — спросила Лена.
— Ну, во-первых, размер — сантиметров тридцать, наверное. Во-вторых, окрас — спина черно-сизая, брюшко светлое с темными пестринами.
— Красивый, — Лена не могла оторвать взгляд от птицы, — и гордый.
— Тут таких гордых охотников много. Пойдем по рекам, кого только не увидишь.

Лена вынула блокнот и карандаш, внимательно посмотрела на чеглика и очень быстро нарисовала птицу, сидящую на скале.

— Однако, — увидев рисунок, удивился Карл.
— Она у нас художница, — похвалил Лену Юрий.
— Карл, а какие еще хищные птицы здесь водятся? — спросила Лена.
— Черный коршун, зимник, полевой лунь, перепелятник и тетеревятник, канюк, скопа, беркут, конечно, кречет. Если повезет, можно увидеть орлана-белохвоста, — загибая пальцы, перечислял Карл. — Так, кто еще… Ах, да! Пустельга, сапсан.
— И ты их всех отличить можешь? — удивилась Лена.
— Не всегда… Все от расстояния зависит.
— А из съедобных птичек кто тут живет? — спросил Юрий.
— Что, прямо всех и перечислять?
— А что их так много?
— Считай. Буду перечислять только водоплавающих и только съедобных. Так, значит: малый лебедь и лебедь-кликун…
— Ой, Карл. Разве лебедей едят? — нахмурилась Лена.
— Не мешай, Лена, — замахал руками Юрий.
— … гуменник, белолобый гусь, черная казарка, пискулька — это гуси. Дальше утки: кряква, чирок-клоктун, свистунок и трескунок, касатка, свиязь, шилохвость, синьга, каменуш-ка, морянка, красноголовая чернеть, морская и хохлатая чер-неть, гоголь, длинноносый и большой крохали, луток и самая любимая якутская утка — турпан.
Заканчивая перечисление, Карл снял с огня котелок. К костру с подошел Александр.
Через тридцать минут отряд двинулся в путь. Тынгкачан течет среди гор, словно в каменном желобе. Холодные его воды бьются о камни, сжимающие его, то с одной, то с другой стороны. Чтобы не мочить ноги, путешественникам приходилось карабкаться вверх.
— Может, напрямик, по воде, — предложил Александр.
— Холодная, — возразил Карл, — простынете, а поликлиники здесь нет.
— Не простынем, — поддержал Александра Юра. — Ты, Лен, как?
— В Карелии бродили, не заболели, может, и тут пронесет.
— Хорошо, этот прижим обойдем, а перед следующим попробуем вброд.

С каждым пройденным километром природа вокруг менялась. Там, наверху, где они недавно шли, ближе к вершинам зеленели островки кедрового стланика. Чуть ниже мелкими бурыми пятнами ютились кумарники и лишайники. Еще ниже, между осыпями, рыжело подмерзшей хвоей лиственничное редколесье.
В короткие минуты привалов Лена вынимала блокнот и рисовала.

— Смотри, какая мышка симпатичная, — говорила она Саше, успевая делать набросок.
— Это лемминговидная полевка, — подсказал Карл.

Между тем, крохотный, неуклюжий зверек с пепельно-серой шерсткой и небольшим, покрытым длинными волосами хвостиком успевал что-то грызть.
Через два часа группа вышла в относительно широкую, окруженную высокими горами долину Саганджи. Дно долины и подножья гор были густо покрыты редкостойной лиственницей. По берегам начали встречаться тополя и ивы-чозении.

Остановившись возле громадного валуна, Карл решил остаться здесь на ночевку. Ребята с радостью сняли с натруженных плеч тяжелые рюкзаки.

— Саша, я пробегусь вокруг, посмотрю, что на ужин можно раздобыть, а вы устраивайте лагерь. Думаю, ночью дождь пойдет, так что шалаш нужно строить. Короче, командуй. Если через час не вернусь, готовьте ужин из наших запасов.
— Хорошо. Немного отдышимся и построим.
— Юра, одолжишь еще разок ружьишко?
— Возьми мое, — предложил Саша.
— Не жалко? Дорогое оно у тебя.
— Возьми, попробуешь, как оно в деле, а то я, честно говоря, и не охотился с ним ни разу.
— Ну, спасибо, — Карл взял в руки новенькую двустволку двенадцатого калибра, повертел в руках. — Хороша! Ладно, я скоро!
Начав строить шалаш, ребята услышали несколько выстрелов.
— Карл опять что-то добыл, — сделала вывод Лена. — Надо полагать, что действительно скоро придет.

Она отложила свой блокнот и пошла за дровами для костра.

Собрав, по ее мнению, достаточное их количество, она достала два котелка и отправилась к реке. «Вода без вкуса, цвета и запаха, — опустив руку в прозрачную, холодную и подвижную воду, вспомнила Лена слова учителя физики. — Какая глупость. Вот она — пахнет свежестью и снегом. И вкус у всякой воды разный. Эта по вкусу совсем не такая, что течет из крана в Москве».

Уходить от реки не хотелось. Запахло дымком. Это Юра разжег небольшой костерок. В прозрачных, ранних сумерках пасмурного дня на повороте реки появилась фигура Карла. Добычей опытного охотника стали четыре каменушки. Он бросил их аспидно-черные тушки с пестрыми головками на серую гальку возле костра. Лене стало их жалко.

Стемнело. Только свет костра, горевшего вблизи валуна, освещал усталые лица сидевших вокруг него путешественников. Костер потрескивал сухими сучьями, выбрасывал снопы искр и с жадностью облизывал горячими языками закопченные бока котелка.

— Мальчики, — нарушила молчание Лена, — как вы думаете, мы одни здесь или есть кто-то еще?
— Да кому здесь быть? Разве что медведям, — пошевелив палкой головешку в костре, ответил Саша.
— А мне кажется, что на меня кто-то смотрит, — тихо сказала Лена.
— Снежный человек, наверное, — засмеялся Юра. — Ты ему понравилась, и он строит планы, как тебя украсть.
— Дурачок, — бросила Лена в Юру маленьким камушком.
— Карл, а на самом деле снежные люди бывают? Есть же какие-то местные легенды о них.
— Легенды, конечно, есть. И не легенды тоже. Но лично я не верю в чудеса.
— А все же…
— Давай, Юра, снимай котелок и разливай по кружкам. Если после ужина не уснете, что-нибудь расскажу.

Впереди была длинная ночь, и все, что оставалось путешественникам, это сидеть, глядя на огонь, слушать рассказы проводника и ждать прихода сна, приносившего покой и дававшего силы для нового дня.

Карл хотел, чтобы его спутники быстрее уснули, но они потребовали рассказ о снежном человеке.

— Ладно, слушайте. В этих горах четко разделяют рассказы о настоящих враждебных и чужих людях и сказочных персонажах. Настоящие плохие люди, появляющиеся с северо-востока, это бюлюны, что переводится как «враг». Эвены считают бюлюнов вовсе не диким племенем, потому что у тех есть луки и копья. Бюлюны нападают на эвенов и якутов, чтобы угнать оленей или увести в плен женщин. Вот эти самые бюлюны и порождают всякие легенды о пропавших женщинах и оленях. Чуть восточнее старые русские называли это племя худыми чукчами, потому что приходили они с Чукотского носа показать перед своими товарищами удаль, а некоторые разведать пастбища для своих оленей. Лица у них были красные, темные, как железо. Одевались эти чукчи в сырые шкуры, которые сохли прямо на них. Переправлялись через реки на каких-то пузырях. Как правило, встречались они русским далеко от населенных пунктов. К домам чукчи подходили только в ночное время, иногда угоняли лошадей, воровали юколу и ели ее в сыром виде. Костры не разводили. Чукчи эти очень быстро бегали и при виде русских охотников пускались наутек. Старики не припоминают случаев, чтобы чукча убил человека, а вот русские и якутские охотники убивали их часто. Было тогда среди охотников поветрие: тот, кто убил чукчу, не говорил об этом в течение трех лет, а если расскажет раньше срока, то ему будут сниться кошмарные сны.
На ружье, из которого охотник убил чукчу, он должен был обязательно сделать напильником зарубку. Если не сделает, то у него якобы появится желание стрелять в каждого.

Дрова в костре почти догорели, Карл взял несколько сучьев из охапки, уложенной рядом, и положил их в огонь. Пламя жадно набросилось на новую пищу, осветив красноватым светом лица путешественников. Где-то упал камень. Лена вздрогнула.

— О господи, какие страсти ты нам нарассказывал, — тихо сказала она и пододвинулась поближе к Юре.
— Значит, эти чукчи и есть те снежные люди, о которых время от времени говорят? — спросил Юра.
— Скорее всего, да. А того, кого русские называют «снежный человек» тут называют «чучуна». Местные считают его чем-то волшебным. Рассказывают, что он большой, без крови, с очень тяжелым запахом, глаза как будто продольные. Появляется незаметно, крадучись между кочек. Ворует рыбу, женщин. С человеком не разговаривает, свистит. Одежда прилегает к телу, и весь с ног до головы обмотан шкурой.
— Их кто-нибудь убивал? — спросил Саша.
— Я об этом не слышал, — Карл встал. — Не пора ли нам спать?

Шум реки, потрескивание костра, непроглядная тьма — все это действовало на опытного таежника убаюкивающее, что нельзя было сказать о его спутниках.
Долго еще у костра о чем-то тихо разговаривали Саша, Юра и Лена.

4.

Весь следующий день путешественники шли вдоль изобилующего перекатами русла Саганджи. Под ногами хрустела галька, рядом из воды торчали валуны. Саганджа часто разбегалась на мелкие рукава, на одном из которых Карл остановился на привал.
— Лена, ты как-то говорила, что любишь рыбалку?
— Обожаю.
— Пойдешь со мной за хариусами?
— И я, — поднял руку, как школьник, Юра.
— Нет, вы с Сашей лучше костер организуйте, да такой, что бы к нашему приходу углей побольше было.
— Слушаюсь, товарищ генерал, — вытянулся Юра, отдав честь.
— Не генерал, а сержант ВДВ, — вынимая из кармана рюкзака маленькую металлическую коробочку, пробормотал Карл.

В коробочке оказалась леска и крючки, самодельные мушки и такой же поплавок. Рядом были найдены две тонкие, гибкие палки подходящей длины, из которых за пару минут Карл смастерил удочки.

— Ловить сейчас нужно в затишках за камнями. Осень уже, поэтому хариус ушел со стремнин, и на сливах порогов его тоже нет, — Карл показывал Лене перспективные места.

Сам он уже поймал две удивительно красивые рыбины в неглубокой яме сразу за сливом.
Лена встала возле заливчика с тихим течением, образовавшегося за грядой крупных камней, перегораживавших реку чуть ли не до середины. После второго заброса удилище в руках Лены вздрогнуло от резкого удара и согнулось в дугу. Она резко потянула его на себя, и из воды с веером брызг вылетел серебряный хариус. В воздухе он сорвался с крючка и шлепнулся на берег прямо у кромки воды.

— А-а-а! — завопила Лена, пытаясь поймать скачущую по берегу рыбину.
— Ты что кричишь? Распугаешь всю рыбу.
— Он убежать хотел, — оправдывалась Лена, держа в руках серебряную рыбку.

За тридцать минут, переходя от одной ямке к другой, рыбаки поймали двенадцать хариусов.

— Ну что, хватит? — спросил Карл Лену.
— Карл, ну давай еще по одной, — взмолилась та.
— А через перевал сама их понесешь? Заканчивай, на Леписке мы с тобой ленков наловим, а если повезет, то и тайменей.
— Никогда не ловила ни тех, ни других.
— Да откуда они у вас возьмутся. Эта рыба чистые реки любит, быстрые, а у вас там сплошные болота и грязь.

Если бы Лена с Карлом принесли сорок рыбин, путешественники съели бы и их, до того вкусными оказались печеные на углях хариусы.

На ночевку остановились с таким расчетом, чтобы утром с новыми силами перевалить седловину и оказаться на притоке реки Леписке. На этот раз Карл решил заняться строительством шалаша, а Александру с Юрой предложил пойти на охоту.

— Ляжем мы спать с пустыми желудками или нет, зависит теперь от вас, — объявил он.
— Да уж как-нибудь, — переломил ружье и посмотрел в стволы Саша.

Как только охотники скрылись в тайге, Карл приступил к постройке шалаша, а Лена устроилась на поваленном дереве с блокнотом на коленях.
Через двадцать минут шалаш был готов. Карл подошел к Лене и заглянул в блокнот.

— Хорошо рисуешь. Почему художником не стала?
— Наверное, наперекор родителям. Они меня то в музыкальный кружок записывали, то в рисовальный, а я больше любила с мальчишками в футбол играть.
— И кем же ты теперь работаешь?
— В НИИ одном… Двигатели авиационные разрабатываем.
— Солидно.
— Ничего солидного. Рутина.
— А Саша с Юрой там же?
— Нет. Юра филолог, а Саша работает начальником какого-то отдела.
— С детства дружите?
— Нет. Мы познакомились во время отпуска в Карелии, в туристическом лагере три года назад. После этого пару раз вместе ходили в походы.
— Бродяги, короче. И как вас из дома отпускают?
— А некому нас держать. Не женаты и не замужем.
— Счастлив тот, кто счастлив у себя дома. Так, кажется, сказал Лев Толстой. А вас по земле носит.
— Так и тебя носит.
— Я другое дело. Я вырос в тайге, и это моя работа.
— Карл Гертер и «вырос в тайге» как-то не вяжется.
— Почему? Все обыкновенно. Дед немец с Поволжья. В тридцать четвертом репрессировали, сослали на Север. Бабушка с детьми поехала следом. Прижились. Здесь их дети переженились, своих детей родили, то есть нас. Теперь и мои дети здесь жить останутся, потому что это их родина.

Помолчали.

— А ты почему не замужем?
— Да вот не встретился такой, как ты.
— А Юра? Хороший парень, по-моему. Надежный.
— У Юры есть зазноба, да только она его не замечает, а он меня…
— Понятно. Значит, ты здесь, потому что здесь Юра?
— В общем, почти так.
— Ладно, путешественник, разводи костер, а я пробегусь вдоль берега, пока еще светло, а то охотники наши ни разу еще не выстрелили.

В костре потрескивали ветки, через некоторое время Лена не без удовольствия поддалась убаюкивающему, ласковому шуму реки и теплу огня. Ушли все беспокойные мысли, тело налилось свинцом. Все в мире потеряло значение. Сознание начало отступать в приятную темноту, и вдруг она увидела себя бегущей с эстафетной палочкой в руках по дорожке стадиона, сзади ее нагоняет соперник, он громко топает, приближаясь все ближе и ближе. Лена пытается бежать еще быстрее, но у нее ничего не выходит. Отчаявшись, она делает стремительный рывок, оступается и падает на мелкую колючую крошку, ободрав до крови бедро и локоть. Лена вскрикнула и проснулась одновременно с сухим звуком выстрела.
Долину заполняли сумерки, из ущелья, по которому бежал ручей, повеяло холодом и сыростью. Лене стало неуютно и беспокойно.

— Ау! Это мы идем, — услышала она голос Юры, — как корабли на свет маяка. А-у-у!
— Смотритель маяка ждет вас! — закричала она в сумерки.
— А где Карл? — вешая ружье возле входа в шалаш, спросил Саша.
— Он решил пробежаться по бережку в ту сторону, — махнула рукой Лена.
— А мы никого не видели, — сказал Юра, — все звери разбежались, как узнали, что мы на охоту идем.
— У нас есть из чего приготовить ужин, — успокоила их Лена. — К тому же я один выстрел слышала. Если это не вы, значит, стрелял Карл.

Из сгустившихся сумерек, как всегда бесшумно, появился Карл.

— Вот и человек разумный приближается.
— Разумный, говоришь? — Карл положил рядом с костром глухаря. — Скажи тогда, Юра, что такое разум?
— В биологическом смысле?
— Пусть будет в биологическом.

Карл сел на камень и принялся ощипывать глухаря, бросая перья и пух в костер.

— Разум — это обратная связь живого, воли к жизни с противостоящей средой.
— Значит, в тайге может выжить только разумное существо?
— Почему же. Разум есть у всего живого, только в растении он приближен к нулю, в звере как бы мерцает, в человеке достиг своего земного, известного нам максимума. Растение отвечает на меняющуюся объективность тем, что либо продолжает, либо перестает жить; зверь — более-менее сложными, но в основном еще закодированными природой инстинктами; человек — отчасти и инстинктами, но главное — отчетом в самой объективности и своих целях в ней. Последнее — уже не инстинктивное, а объективное поведение, не специфическое и типовое, а универсальное и персонализированное. И это уже не реагирование, а инициирование; не функция, а свобода. Во всем этом жизнь и достигает своего высшего воплощения, это и называется тем разумом, который мы привыкли признавать исключительно за человеком.
— Мудрено, но понятно.
— Есть мнение, что все живое эволюционирует к разуму, а разум по существу и состоит в непрерывной эволюции: отказываясь от застывших инстинктов, жизнь вынуждена заменить их постоянной учебой — обретением и накоплением объективного опыта. И тогда опыт индивидов становится достоянием вида. У людей это называется культурой.
— Если, как ты говоришь, «все живое эволюционирует к разуму», то и животные через определенное время станут разумными. Так?
— Наверное, так.
— Получается, что и сейчас разум есть не только в человеке, но и в других существах, только он другой. Так?
— Считается, что разум — это способность объективности; объективность одна и та же, соответственно, и разум один и тот же — и в человеке, и в звере. На объективности представлений только и может зиждиться их общезначимость, и разум есть именно то в нашем внутреннем мире, что общезначимо, способно найти соответствие во внутреннем мире другого. Различие лишь в силе, степени проявления. Ну, например, заводя собаку или кошку, каждый вступает в контакт с иными мирами и не сомневается в такой возможности. В звере разум смутен, долг человека — прояснять его в себе больше и больше.
— Что же в человеке есть такого, что вывело его на самый высокий уровень, а животных нет?
— Считается, что язык. Способность присваивать представлениям имена — формализовывать опыт — и так делать его общезначимым, пригодным к накоплению и передаче. Человек — то же животное, но животное культурное, то есть собирающее общезначимый опыт, и язык — важнейшее орудие разума в его освоении общезначимого.
— Слышь, разумное животное, принеси лучше воды, — Лена протянула Юре котелок.
— Ну вот, и пофилософствовать не дают.
— Есть философия, а есть и философствование. Философствующий — это человек, который начинает высказывать свою обывательскую философию как некую истину, — заметил Саша.
— Не вижу большой разницы между философией и философствованием, — опаливая глухаря, сказал Карл.
— Не скажи, Карл, своя философия, определенный взгляд на мир есть, конечно, у каждого человека. Но не все люди являются философами. Философ — тот, кто сознательно выбрал свою философию, сделал разработку этого выбора делом своей жизни. В остальных же случаях философия лишена этого своего значения. Она не может стать ориентиром жизни, она сама вырастает из жизни. Скажем, обывательская философия вырастает из жизни обывателя, она не выбирается, а именно прилагается к ней, к жизни. Вообще все люди мыслят в таких категориях, в которых они живут. И только для философа становится проблемой жить в тех категориях, в которых он мыслит. Потому что философию философ не принимает вместе с жизнью, а создает ее. Или хотя бы продумывает до конца.
— И чем же человек-философ отличается от философствующего человека? А, Саш? — улыбнулась Лена.
— Философствующие — люди скучные и надоедливые.
— Это, может, тебе они кажутся скучными, а другим интересными, — возразила Лена.
— Что, онтология нескучная наука или гносеология? А может, тебе нравилась философская антропология или социальная философия?
— Я эти науки не изучала.
— Зато я изучал и скажу тебе по секрету, что скука еще та.
— Ничего себе скука, — вмешался в разговор Юрий. — Да перечисленные тобой функции философии можно назвать знаниями обо всем, поскольку они крутятся вокруг человека, мира, данного человеку, через человеческое же познание.
— Все. Юра сел на своего любимого конька, — вздохнул Саша.
Карл разрубил глухаря на четыре части, посолил, насадил каждую на заостренные прутья и установил возле костра.
— Жизнь, разум — все это более или менее понятно. А смерть? Юр, что в философии говорится о смерти?
— Интересный и, наверное, самый актуальный во все века вопрос, — начал Юра. — Эпикур сказал: «Когда мы есть — смерти нет, когда она придет — нас уже не будет». Стоит ли говорить больше?
— Да, сильно сказано, — поворачивая прутья с кусками глухаря, задумчиво произнес Карл.
— Богословы считают, что рождением, жизнью и смертью управляет Бог. У них предпочтение отдается загробной жизни — бессмертию души, а жизнь считается лишь подготовкой к этому и не имеет самостоятельной ценности. Кстати, Кант полагал, что идея Бога и загробная жизнь имеют для человека определенную практическую значимость, ибо держат его в рамках морали и приличия.
— Умный мужик.
— А вот наш Толстой, который, Лев, писал: «Зачем растить, лелеять детей, зная, что их, в конечном счете, ждет смерть. Зачем что-то делать, создавать, если все равно умрешь».
— Тоже умный.
— Так что вся философия буквально подчинена мысли о предопределенности и конечности нашего земного существования. Грустно.
— Все, хватит философии, пора ужинать, — Лена расставила на куске тонкого брезента чашки с кашей.
— Еще пару минут, и мясо будет готово. Да, не порадовал ты нас, Юра, перспективами, — подсаживаясь к «столу», подвел итог разговору Карл. — Зато эти горы такого еще никогда не слышали. Видите, притихли — думают.

5.

С трудом переводя дыхание после крутого подъема, насквозь мокрые от мелкого дождя и пота, путешественники замерли на верхней площадке. Они молча стояли на леденящем, вперемежку с водяной пылью ветре, почти задевая головами облака. Им не хотелось шевелиться и уж тем более снова надевать тяжелые, холодные рюкзаки на мокрые спины. Впереди внизу можно было разглядеть корявую тайгу, над которой громоздились лысые горы со скальными выходами, и над всем этим — рваные серые облака.

— Там, — показывая вниз, заговорил Карл, — совсем дикие места. Никто, кроме геологов, никогда туда не заходит. Оленей не пасут, и охотников не бывает. Если вдруг встретится человек, то он, скорее всего, прячется от кого-то. Места безлюдные, но очень красивые. Так что, Лена, будет тебе что нарисовать.
Спустившись в долину реки, путешественники попали в настоящие таежные дебри. Вокруг, заняв все пригодные, для того чтобы зацепиться за почву корнями, места, рос великолепный по красоте лес. Лиственницы и ели, березы и тополя, заросли шиповника, жимолости, багульника переплетались ветвями, стволами и какой-то лианоподобной сухой травой. Это был мир первозданной природы, мир зверей и птиц.
— Леписке — река сильная и своенравная, — на ходу рассказывал Карл, — она одна пересекает четыре горных хребта, через которые и нам предстоит перебраться, прежде чем выйдем в пойму Лены. Идти будем берегами — в тайге сплошные валежники и буреломы. Не дай бог попасть в горелый кедровый стланик, в одних лохмотьях из него выберемся. И еще. Здесь много хищных зверей: медведей, росомах, волков. Иногда бывают встречи, как говорится, нос к носу. Первое правило — не паниковать и не пугаться. Звери нас тоже боятся и всегда или почти всегда уходят с тропы первыми.
— А если не уйдет? — спросил Юра.
— Тогда попроси его, чтобы ушел.
— Смотрите, сколько ягоды! — Лена наклонилась над красным брусничным ковром. — Вкусная какая!
— Брусники здесь много и голубики.
Вошли в грязную, темную полосу ельника.
— Скоро берег, — сделал вывод Карл. — Там выберем место для ночлега.
Река встретила путешественников ровным шумом переката и валунами. Переход выдался тяжелым, все устали, но нужно было строить шалаш, готовить ужин, сушить обувь. Стоянку устроили на крохотной полянке над рекой. С трех сторон густой ельник с мохнатыми ветками, почти достававшими до земли, источал густой запах тайги. За рекой и темным лесом громоздились голые склоны, по которым скользили тени уже редких облаков. Последние лучи заходившего солнца высвечивали разноцветные каменные глыбы.
— Смотри, Лена, настоящий затерянный мир, — Юра не мог оторваться от великолепного пейзажа.
— Насмотритесь еще, а сейчас таскайте лучше лапник для шалаша, — Карл уже рубил жерди для каркаса.

Темнота она везде разная. Здесь ее черный плащ редко прожигает свет костра и никогда — свет фар. Не любит темнота города, где ей приходится бороться с тысячами огней. Любит она тайгу и горы, где может укрывать от опасностей одних и пугать других. Но и один костер среди бескрайней тьмы не дает ей покоя. Темнота по земле подбирается к нему за спинами сидящих вокруг людей, бросает свою тень почти к костру, когда в том гаснут языки пламени и лишь переливаются оранжевым светом догорающие угольки.

Лена смотрела в звездное небо, где среди неподвижных звезд пролетали в разных направлениях светлячки спутников.

— Сколько их там много.
— Это все шпионские, — пошутил Саша.
— И связи, — добавил Юра.
— А космонавты там есть?
— Мне кажется, они теперь есть там всегда.
— Какой все же мир огромный, и нас оттуда не видать.
— Потому что мы маленькие среди этой природы, и если она, такая громадная, захочет, то раздавит нас, даже не заметив.
— Скорее, человек раздавит природу, — Карл подбросил в костер веток. — Я хоть и плохо учился, а помню, что сказал Энгельс: «Человека встречали леса, а провожали пустыни». Нам еще повезло, что можем вот так любоваться ею. А что будет через сто лет!
— Через сто лет на природу будут пускать смотреть за деньги, — сказал Саша, — а на охоту будут ходить только избранные.
— Да и теперь во многих местах охота — привилегия сильных мира сего. Я читал, что тысячу лет назад князь Олег убил Свенельда, сына литовского князя, за то, что тот охотился в его лесах, — сказал Юра.
— И сейчас убивают за угодья, — вздохнул Карл.
— И здесь?
— И здесь. Не именно в этом месте, но вблизи поселков случается.
— И все же природа сильнее человека, и она ему это уже не раз доказывала.
— И как же, Саша, она ему это доказывала? — спросил Карл.
— Устраивала такие вселенские катастрофы, из-за чего человеку приходилось все начинать с нуля.
— Это информация из Священного Писания?
— Нет, Лена. Хотя и в Писании об этом много чего есть.
— Саша, расскажи хоть об одном таком событии, — попросил Карл. — Что за вечер у костра да без истории.
— Правда, Саш, расскажи, — Лена придвинулась к Юре.
— Это, конечно, теория, но вполне стройная. Так вот. Примерно десять тысяч лет назад на всей планете был довольно мягкий климат. По берегам нынешнего Северного Ледовитого океана шумели города ариев. Льдов тогда еще не было, а где теперь тундра, были прерии, по которым бродили стада мамонтов, оленей, диких лошадей и овцебыков. Европа представляла собой лесостепь, в ней водились и тигры, и слоны. Но однажды неизвестные космические силы сблизили орбиты Земли и Луны, что привело к пробою оболочки земной коры западнее Шотландских островов. Последовал разлом коры, вызвавший мощнейшие землетрясения и подъем дна Атлантического океана в этом месте. Столб вырвавшихся из пролома газов породил сильнейшую ударную волну, которая, сметая все, прокатилась по Европе, Америке и Африке. Цунами смели все на своем пути на материках и островах на десятки километров от береговой линии. Потом поднялся ветер, пошел дождь, быстро перешедший в снег и сильнейший мороз. Из разлома на высоту в десятки километров поднялся столб газа и пара, который составлял несколько кубических километров. Газы за счет стремительного адиабатного расширения мгновенно превратили океанскую воду в переохлажденные почти до абсолютного нуля снеговые облака. Эти облака были перенесены струйными течениями воздуха на огромные расстояния и накрыли собой гигантскую полосу побережья Северного океана и Сибирь, Аляску и Канаду. Полоса переохлажденного снега, несколько раз обогнувшая земной шар в Северном полушарии, погубила всех мамонтов и почти всех людей. Правда, хищники и люди сумели выжить. В мерзлоте ученые находят трупы мамонтов и травоядных животных, но еще ни разу не находили трупы хищников и людей. Остатки этого снегопада сейчас заморожены в виде многометрового панциря вечной мерзлоты. Меньше пострадали районы, защищенные горами, именно там остались живые люди, и оттуда началось возрождение цивилизации.
— Саш, а как же тогда люди не сгорели, не замерзли? — Лена еще плотнее прижалась к Юре.
— Людей погибло очень много. Предполагается, что в Европе не осталось почти никого. Очень немногие спаслись в горах Греции, в Закарпатье. На Русской равнине погибли практически все. Под защитой вот этих Верхоянских гор спаслись тюрки, жившие племенами вдоль Лены и на Среднесибирском плоскогорье. Пострадали равнины Китая, но меньше. Не пострадала Индия, защищенная Гималаями. В Северной Америке погибли все, а в Центральной и Южной Америке жизнь сохранилась только на Тихоокеанском побережье, защищенном горными цепями. Именно из спасшихся здесь остатков древних племен и возникли впоследствии цивилизации майя и инков. В Африке жизнь сохранилась лишь в верхнем течении Нила, где возник известный нам Древний Египет.
— Может, все так и было, но насчет того, что тюрки жили по берегам Лены, согласиться трудно. Их древние следы обнаружены далеко от Лены, — возразил Юра.
— Это было так давно, что доказать что-либо невозможно, но как легенда вполне интересна, — Карл встал, посмотрел на небо. — Ночью будет холодно, может, нодью соорудим?
— Нодья — это костер такой?
— Да, Лена, костер такой, чтоб не замерзнуть.
— В спальниках и так не замерзнем, — Саша встал. — Как хотите, пойду и я спать.
Ночью, как и предполагал Карл, похолодало. Лене снился сон, как будто она бредет по пустой Земле, вокруг тысячи километров хаоса. Над всем этим висит непроглядное серое небо, сыпется жуткий, холодный снег. Очень холодно. От снегопада вокруг ничего не видно. Лена открыла глаза и поняла, что темно, оттого что она с головой забралась в спальный мешок, через который ее пробирал холод. Она прижалась спиной к Юриному спальнику и снова заснула.

6.

На рассвете холод окончательно прогнал сон. Лена выглянула из спальника и увидела недалеко сидящую птицу величиной примерно с дрозда. Птица переступала с ноги на ногу, показывая Лене то черное брюшко, то грудку с рыжеватой и белой полосами. Две широкие белые надглазничные полосы сливались сзади на изящной головке, черный верх которой был похож на шапочку.

— Это хрустан, — услышала Лена и, повернув голову, заметила Карла, также наблюдавшего за птицей. Он сидел на корточках возле входа в шалаш.
Звук голоса испугал птицу.
— Ты что, никогда не спишь?
— Сплю, но не долго. Завтрак готовить будем или чайком обойдемся?
— Туман-то какой, — Лена выбралась из мешка. — Дождь, наверное, будет?
— Наоборот, туман к теплому, солнечному дню.
— Поспать не дадут, — заворчал Юра.
— Вставай уже, — ткнула его в бок Лена, — нас ждут великие дела.

После завтрака путешественники бодро зашагали вниз по притоку. Через несколько километров дорогу им преградил прижим. Речка пробивала себе путь среди скал десятиметровой высоты. Обойти их можно было, только вскарабкавшись на гору.

В самом крутом месте Карлу пришлось помогать Лене и Саше. С трудом, рискуя переломать ноги, они преодолели эту скалу и присели отдохнуть. Восстановив дыхание, двинулись дальше. Два часа спустя Карл, вдруг сделал знак остановиться и приложил палец к губам. Все присели на корточки, вертя головами и пытаясь разглядеть то, что насторожило Карла. Проводник показал на склон, и только тогда метрах в двухстах ребята увидели горных баранов. Завидев людей, животные бросились вверх по склону, но Карл уже сорвал с плеча карабин и выстрелил с колена. Четыре барана удивительно быстро достигли хребта горы и скрылись на другой стороне. Один остался лежать на склоне.

— Самка, — подойдя к барану, сказал Карл. — В это время козлы еще ходят отдельно.
На камнях лежало животное желтовато-коричневой окраски с полусерповидной формой рогов. Короткая мощная шея и такие же ноги говорили о его силе и ловкости.
— Килограммов шестьдесят будет.
— Жалко… Красивая.
— И вкусная, — вынул нож Карл. — Юра, поможешь?
— Конечно.

Карл ловко работал ножом, Юра успевал раскладывать на камнях куски жирного мяса, а в снятую шкуру — потроха, ноги, голову.

Лена отвернулась от кровавого зрелища.

— У них отлично развито зрение и очень плохой слух, — говорил Карл. — Мы хоть и шумно шли, но были скрыты скалой. Вот поэтому они нас так близко и подпустили.
— Карл, давай мясо срежем, а кости не потащим, — предложил Саша.
— Кое-что, конечно, срежем, но самое вкусное на костях, — возразил Карл. — Мы с Юрой возьмем побольше, а вам с Леной килограммов по семь-восемь достанется.

В этот день путешественники так и не дошли до Леписке.
Место для ночевки было выбрано возле устья ручья, сбегавшего по узкому ущелью, густо поросшему кустарником. На илистом берегу всюду виднелись следы медведей и оленей.

В котелке варилось мясо. Над костром томился шашлык из печени, источая в прохладный воздух невообразимый аромат.

— Карл, давай уже есть, — в который раз просил Юра, — умру от спазмов в желудке.
— Сначала бульончик, потом мясо. Можно, наоборот, но бульончик вперед, — бормотал Карл, снимая котелок с огня.
Сначала ели обжигаясь, потом с наслаждением.
— Все, больше не могу, — Юра упал на спину.
— Сейчас еще чуток сварим для завтрашнего обеда.
Карл выбрал четыре увесистых куска, положил их в опустевший котелок, залил водой и повесил его над огнем.
— Бездна, — разглядывая небо, произнес Юра. — Бесконечность. Карл, ты можешь представить бесконечность?
— Бесконечности не бывает, — уверенно произнес Карл.
— Почему?
— Просто не бывает и все. А почему да отчего, об этом нам задумываться не стоит. За нас когда-то давно все продумал тот, кто создал это все.
— Ты имеешь в виду Бога?
— Ну, не знаю, Бог ли это был или еще что или кто, но факт остается фактом — все это есть, и ты это видишь.
— Упрощаешь, Карл, — вмешался в разговор Саша. — Есть наука, которая реально может доказать, что все это появилось в соответствии с физическими законами.
— И что это за наука?
— Разные науки объясняют теорию возникновения и развития жизни. Есть теория Большого взрыва, в результате которого якобы появилась Вселенная, есть теория эволюции…
— Дарвина? О том, что человек произошел от обезьяны? — перебил его Карл. — Только все это смешно и слишком стройно, чтобы быть правдой.
— Саш, а есть еще и креационизм, с этим как? — спросила Лена.
— Религия — опиум для народа.
— Как же тогда русские с этим опиумом восемьсот лет прожили и такую державу отстроили? — улыбнулся Карл.
— Пока человек изучает аэродинамику полета птицы, чтобы применить эти знания в авиации, или устройство глаза, чтобы применить в оптике, это одно. Но когда вместо взгляда на это как на совершенство творения Творца ученые берут, скажем, схожие по типу разновидности глаз одновременно существующих моллюсков, потом выстраивают их в гипотетическую временную последовательность и выдают за доказательство эволюции, что это как не фальсификация фактов? — вмешался в спор Юрий.
— Опять философия, — поморщился Саша.
— Наверное, задачи науки и должны ограничиваться изучением творения для его блага, но в реальности философия и наука неразрывны. Поэтому и преподается эта глупость про Большой взрыв и поэтому очень многие, познавшие Бога в детстве и юности, оставляют Его после промывки мозгов профессорами-дарвинистами. Если ты считаешь, что наука должна быть отделена от неизвестного, недоказуемого и не изучаемого, как ты смотришь на то, что она на самом деле делает с верой людей в Творца, став альтернативой этой веры и фундаментом атеизма?
— Лен, ты считаешь, что нужно ограничиться верой и не мудрствовать лукаво, как бы ни научно это сегодня звучало?
— Ваша Библия учит, что нужно верить Богу на слово и не полагаться на свой разум, этот очень сложный кусочек мышечной ткани. Так? А не кажется ли тебе, что любая попытка убить двух зайцев враз приведет к конфликту сердца и разума?
— Если креационисты не правы, то только в том, что пытаются использовать науку там, где работает только вера. В остальном — это единственная сила, противостоящая твоему, Саша, научному атеизму.
— А вот тут и ты, Лена, не права, — сказал Юра. — Самое печальное в твоей философии примирения Библии и эволюции — это то, что она никогда не будет приемлема ни для эволюционистов, ни для церкви. Для первых — потому что учитывает Бога, что для них уже не наука, а религия, а для вторых — потому что исключает буквальное понимание Писания и строится больше на разуме, чем на вере.
— Ой, ребята, однако и эти горы сегодня спать не будут, — Карл подбросил в огонь сухих веток. — Никакой фантазии. То ли дело у северных народов: верхний мир, средний, нижний, куча плохих и хороших богов, абаасы, душа… Заслушаешься.
— Тоже религия, — Саша бросил в костер маленький камешек, от которого в небо метнулись испуганные искры.
— Называй, как хочешь, но у них все красиво и практично. Вот ты сейчас бросил камешек в огонь, почему?
— Да так просто.
— Если бы рядом с нами сидел эвен, он посчитал бы тебя диким и некультурным человеком, потому что они огонь берегут от осквернения, запрещают бросать в него мусор, шишки, камни, касаться чем-либо острым, лить в него воду. Эвены считают огонь живым существом, имеющим душу и даже…
Не договорив, Карл метнулся к шалашу и через секунду с карабином в руках целился в густые сумерки.
— Выходи! — крикнул он в темноту.
Послышался шорох гальки, и в оранжевом свете костра появилась сгорбленная фигура давно не стриженного и не бритого человека. Разбитые кирзовые сапоги, дырявые брезентовые штаны, рваная телогрейка, когда-то черная фуражка и заплечный мешок дополняли впечатление о нем, как о бродяге. Единственно хорошую вещь он держал в заметно дрожащих руках. Это была мелкокалиберная винтовка.
— Мир вашему дому, — хриплым голосом давно не разговаривавшего человека сказал он, оглядывая всех настороженным взглядом.
— Привет, — Карл опустил ствол, — есть хочешь?
— Хлеба… если можно. Давно, знаете, без хлеба обхожусь. Соскучился.
Лена во все глаза смотрела на гостя.
— У нас только галеты.
Гость бережно положил мелкашку на камень, снял мешок и сел на предложенное ему Карлом место.
— Меня Алексеем зовут.
Лена налила в свою кружку бульон и протянула ее незнакомцу. Карл подал кусок вареной баранины и две галеты.
— Ты откуда здесь взялся, земляк? — Карл впился в гостя колючим взглядом.
— Унюхал дымок, вот и пришел…
— Откуда пришел?
— Снизу.
— Понятно, что не сверху. Идешь-то откуда и куда или к кому и от кого?
— Да… Думал, что вы, может, партия экспедиционная, хотел прибиться в попутчики до поселка… Думал, лодки, может, у вас… Мою-то унесло еще летом, а пешком одному тяжело с бутаром.
— Так у тебя сидор почти пуст. Или все-таки тяжел?
— Все у меня есть, только ниже, километрах в пяти отсюда.
— И что, ты за пять верст дымок унюхал?
— Унюхал…
— Карл, дай человеку поесть, — прервала допрос Лена.

Алексей благодарно посмотрел на нее и снова спрятал взгляд в кружку с бульоном. Он пил маленькими глотками, отламывал от галет кусочки и долго жевал их. Когда гость закончил ужинать, Юра спросил:

— А что ты делаешь в тайге, заблудился?
— Нет. Решил пожить в тайге… Эксперимент то есть.
— А как попал-то сюда?
— Вертолетом попутным, еще весной, с геологами.
— И с весны живешь?
— Да… Вот теперь собрался уходить.
Карл видел, что гость чего-то не договаривает.
— Ну, коль пришел, оставайся. Мы идем в Сангары, хочешь, присоединяйся, только, понятное дело, налегке. Саша, Юра, давайте поможем гостю шалашик построить.
— А лодки у вас нет?
— Нет.

Вчетвером шалаш для гостя соорудили за пятнадцать минут и все снова уселись вокруг костра.

— Так ты что, Алексей, так вот просто жил в тайге и все? — спросил Саша.
— Ну да. Рыбачил, охотился…
— А сам-то откуда?
— С Урала я, из Свердловска.
— А что по жизни делаешь?
— Учусь в политехническом…
— И что, удачно рыбачил? — Карл буравил гостя взглядом. — Кожа да кости. Стреляешь что ли плохо?
— Не очень, — признался Алексей. — Комары, мошка, рабо…
— Алексей осекся и замолчал.
— Ну, договаривай, что замолчал? Если в политехе учишься и тут бродишь, значит, геолог будущий. Есть три версии того, что ты здесь делаешь. Если ошибусь, поправишь. Первая — сбежал из экспедиции; вторая — втихаря мыл золотишко; третья — собирал камушки. Здесь в горах камней всяких полно: горного хрусталя или как там по-научному, агаты и хромдиопсиды, так? Или яшму с нефритом искал? Так я тебе их сейчас найти могу, прямо на этой косе.

Алексей смотрел под ноги и молчал.

— А может, он, как мы, просто путешествовал, — вступилась за Алексея Лена.
— Ну-ну. На руки его посмотри. Лопату или кирку месяца три из рук не выпускал.
— Колись, Алексей, где золотишко прячешь? — пошутил Юра.

Алексей вдруг обернулся, взял свой мешок и, развязав его, достал грязный полотняный мешочек.

— Вот, — сказал он, — все, что я намыл за все лето. Меня обманул один геолог, показал на карте место, где якобы очень много золота. Я поверил и как последний дурак потратил все деньги, влез в долги и прилетел сюда. Все лето на комарах, голодный бил шурфы, мыл породу и вот… Я отдам вам это золото, только возьмите меня с собой.

По щекам Алексея текли слезы.

— Да ладно тебе. Убери свои драгоценности, нам они не нужны, — Юра положил руку на плечо Алексея. — Не переживай, не бросим.
— Завтра покажешь, где мыл, — сказал Карл. — Хреновый же ты, земляк, старатель. За целое лето и горсть не намыл. Чудеса!

7.

Пересохшая протока, мокрая галька которой похожая на шкуру доисторического ящера, петляет между островом и скалами. Скользко. Утренний, плотный от сырости воздух постепенно наполняется звуками тайги. Серенькая, быстрая птаха на длинных ногах прыгала с камушка на камушек у самой кромки воды. Ее длинный и тонкий клювик ловко выхватывал из воды какую-то невидимую пищу.

— Фифи рыбачит, — показав на птаху, сказал Карл Лене.
— Фифи? Так ее зовут?
— Ага. Не знаю, почему, но фифи. Наверное, за ее голосок.
— Карл, а сегодня на Леписке рыбачить будем?
— Посмотрим. Дойдем до убежища Алексея, осмотримся… Что-то мне не все нравится в этой истории, — Карл оглянулся на отставших Александра и Алексея.
— Поэтому ты всю ночь и приглядывал за ним?
— А ты за мной? — улыбнулся Карл.
— Просто мне было как-то беспокойно. Нарушился что ли порядок, не знаю как сказать.
— Понятно.

Помолчали.

— Карл, а какая рыба в Леписке водится? — снова обратилась к нему девушка.
— Таймень, ленок, сиг-пыжьян, тугун, щука, конечно, и даже гольян. Хариус.
— На удочки ловить будем?
— И блесной тоже.
— У нас же спиннинга нет.
— И не нужно, здесь и так можно. Забросил и тяни.
— Я слышала, на Севере таймени крупные бывают, правда?
— Разные попадаются. Раньше и гигантских ловили. Теперь в основном не больше пятидесяти килограммов. С появлением вертолетов и экспедиций почти во всех реках рыбу выбили.
— Неужели горстка геологов может целую реку без рыбы оставить? — спросил подошедший к ним Саша.
— Может. Рыба здесь легко ловится, скоро сам убедишься.
— А ты ловил больших тайменей?
— Нет, я не рыбак. Ловлю только по мере необходимости.
— Меня возьмите на рыбалку, — попросил Юра.

Стоило появиться первому солнечному лучу, как все вокруг изменилось. Воздух стал прозрачным, как хрусталь, вода заблестела на перекатах тысячами огоньков. Не прошло и получаса, как темная от влаги галька высохла и посветлела. Десятками птичьих голосов заговорили прибрежные дебри. Красные, рыжие, желтые листочки на кустах задвигались, задрожали, зашуршали, как будто передавая друг другу какую-то утреннюю новость. Родился новый день.

Все чаще и чаще замечал Карл следы человека, оставленные на теле девственной природы. Тут срублено тоненькое деревце, там на сучке висит обрывок шнура, а вот и главный след цивилизации — банка.

— Где-то рядом Алексеева база, — сказал Карл. — Наверное, в устье вон того ручья.

Ничем не примечательный ручей сбегал с гор по довольно пологой неширокой долине, плотно заросшей тайгой. По левому, илистому берегу ручья виднелись следы деятельности человека. На высоком месте стояла брезентовая палатка, рядом с палаткой навес, под ним стол и лавка. Все построено грубо и шатко, из тонких жердей.

Карл успел внимательно оглядеть жилище Алексея еще до его прихода.

— Вот здесь я и жил, — сказал тот, поднимаясь на берег.
— А где второй? — в упор глядя на Алексея, спросил Карл.
— Кто второй? — отступил на шаг Алексей.
— Ну, вас же двое тут было.
— Нет… Я один.
— Слушай, студент, если, конечно, студент. Я по тайге всю свою сознательную жизнь хожу и кое-что разглядеть еще могу.
Миски две, кружки две, четыре лопаты. Кирки две, топора два, пила двуручная. Да и тряпья в палатке для одного многовато.
Карл еще грознее посмотрел на Алексея.
— Рассказывай все и не вздумай врать, иначе…
Москвичи смотрели то на одного, то на другого и молчали.
— Саша, забери у него тозовку на всякий случай. Ну!

Саша протянул руку Алексею и тот покорно передал ему оружие.

— Садись и рассказывай. А вы что встали, как истуканы?! Отдыхайте, нам еще топать почитай весь день.

Все расселись.

Алексей с опущенной головой чуть слышно начал рассказ:
— Я на самом деле учусь. Мне на самом деле один знакомый геолог показал эту вот точку на карте и заверил, что золота тут не меряно. Однажды в кабаке, случайно, я познакомился с мужиком, который рассказал о том, что деньги зарабатывает старательством. Мужик попал в нашу компанию с одной студенткой, за которой, наверное, ухаживал. Он говорил, что нет проблем продать золото, лишь бы оно было. В общем, встречались мы еще пару раз, и однажды я проболтался, что знаю фартовое место. Он меня расспросил подробно и предложил съездить сюда. По его рассказам все выглядело легко и просто, и я согласился. Дома родителям сказал, что еду на практику. Продал фотоаппарат «Зенит», еще кое-что — деньги нужны были на билет. Палатку взял у знакомого. Лодку резиновую купили на всякий случай. Инструмент должен был найти Женя, так звали приятеля. Потом я узнал, что часть инструмента он просто наворовал по дачным участкам уже в Якутске. Женя, мужик компанейский, быстро договорился с начальником геологической партии, кажется, СНИИГИМС называется, и мы оказались здесь.
Комаров тьма. Отрыли два шурфа, их тут же и затопило. Пробы показали, что золота мало, но мыть начали. Кайло, лопата, ведро, лоток — каждый день одно и то же. Женя быстро понял, что золота здесь кот наплакал и сильно изменился. Рассказал, что сидел пять лет. Он, то пугал меня, то становился ласковым, что было еще страшнее. Однажды решили устроить баню. Из палатки все убрали, накалили камней, нагрели воды, залезли, паримся. И тут я с ужасом вижу, что он смотрит на меня как на бабу, и все у него уже готово для этого. Еле я вырвался из палатки. Вечером он мне сказал, что раз я его сюда заманил, а золота нет, то я должен задницей за это рассчитываться, иначе он меня просто прирежет и зароет в тайге. Я решил сбежать. Ночью потихоньку выбрался из палатки, мешок с лодкой на плечо и бегом вниз по берегу. Метров триста отбежал и начал лодку накачивать. Как он подкрался, я даже не заметил. Появился в пяти метрах от меня, в руках тозовка. «Далеко собрался?» — спрашивает. Я сказал, что решил уйти, а он мне: «Уйдешь сейчас, только на тот свет. Но сначала должок отдашь, петушок ты мой». Потом резко ударил меня прикладом в живот, и я сложился пополам. Дышать нечем. А он мне ремень на штанах ножом перерезал и давай с меня их стягивать. Не помню, как нащупал камень, и по башке ему ударил. Вроде не сильно, но он сразу свалился. Встал я, тозовку схватил и думаю, что пристрелю его, скотину, если еще раз сунется. Оттащил лодку подальше от него и опять качаю. А он лежит, не шевелится. Минут десять прошло, а он лежит. Страшно мне стало, решил посмотреть, что с ним. Подошел осторожно, тозовку наготове держу, наклонился над ним. И тут он мне по ногам пнул, да так ловко, что я назад и завалился. Кинулся он на меня, шипит «сука», лицо страшное и в руках нож.

Алексей сжал виски ладонями.

— И что?
— Выстрелил я… Умирал он долго, часа, наверное, два. И все это время плакал и резал ножом лодку. Плакал и резал, а я не знал, что делать. Я до этого никогда не видел умирающего человека и даже никого не хоронил. Мне было страшно.

Все долго молчали.

— Где он? — нарушил молчание Карл.
— Там, — махнул Алексей рукой. — Я его на высоком берегу, между елей похоронил и с тех пор ни разу туда не ходил.
— Помогите ему собраться, — обернулся Карл к своим спутникам, — и идите вниз, а я посмотрю, что там к чему.

Могилу Карл нашел быстро, звери её не разрыли. Судя по количеству земли и камней, она была достаточно глубокая. Он натаскал камней и выложил пирамидку. Потом содрал с ближайшей ели кусок коры и вырезал ножом: «Евгений. Лето 1985 г.». Спустившись на берег, Карл сел на камень, снял сапоги и стал ждать. О чем он думал в тот момент? О трагедии, которая произошла в этой тайге, или о том, что в далекой Америке Рейган предложил программу «звездных войн». А может, о том, что избранный молодой генеральный секретарь ЦК КПСС Горбачев начал антиалкогольную компанию вместо того, чтобы подумать о том, чем накормить людей.
До вечера путешественники шли почти молча. Только иногда Карл давал какие-то советы или команды. На ночлег остановились на каменистой косе возле огромного завала из принесенных сюда деревьев, ветвей и таежного мусора.

Шалаш решили не ставить, обойтись нодьей, благо, что дров было предостаточно.

Алексей глубоко вздохнул.

— Что вздыхаешь, ответ держать боишься? Ничему не научился человек хоть и живет на земле тысячи лет. Золото, золото. А кому оно счастье принесло? Никому. Прав был Петр Первый, когда сказал: «Торговля золотом — дело исконно воровское, потому жалованье положить им мизерное да вешать по одному в год, дабы другим неповадно было». Ничего с тех пор не изменилось.
— Кто-то все же разбогател? — спросил Саша.
— Не знаю таких. Даже исторический персонаж Никифор Сюткин, который нашел самородок весом тридцать шесть килограммов, и тот спился и помер нищим.
— Ты и о золотоискателях истории знаешь? — заинтересовалась Лена.
— Да какие они золотоискатели! Их всю жизнь хищниками называли. А там, где они находили золото, начинались беспорядки. Местных девиц легкого поведения купали в шампанском. Один золотопромышленник даже визитные карточки свои делал из чистого золота. А уж кутежи, карты, драки, оргии, это как закон. Однажды они в Забайкалье даже собственную Желтугинскую республику основали. В поселке, выросшем вокруг богатых месторождений на реке Желтуга, отменили обычные деньги. Основной валютой стал золотой песок, которым рассчитывались в лавках, ресторанах, гостиницах. Хищники объявили о независимости своей «республики» от Российского государства, избрали своего президента, горного инженера Карла Фоссе, составили собственный «Свод законов Желтугинских вольных приисков» и даже создали небольшую армию. Слава богу, долго они там не продержались, в 1886-м году царь отправил туда казаков. Уцелевшим пришлось бежать в тайгу, где они и разбойничали потом.

Разговор в этот вечер не получался, каждый думал о чем-то своем. Спать легли рано.

8.

Александр проснулся от звука упавшего на камни котелка. Серое небо предвещало дождь. Жаркий вечером костер сейчас чуть дымил головешками. Юра наклонился над одной из них и старательно раздувал тлевший где-то внутри огонек. Наконец, огонек, как чертик, выскочил наружу, бросился на сухой мусор, подложенный ему Юрой, и побежал по его поверхности, выкидывая над собой тонкую, прозрачную струйку дыма. От реки шел Алексей с котелками в руках.

Карл ножом заострял палки. Рядом, на камне лежало нарезанное кусками мясо. Лена еще спала или просто лежала, с головой забравшись в спальный мешок.

— Юра, сегодня нужно посмотреть, где можно переправиться через Леписке. Чем дальше, тем река будет полноводнее, а нам нужно на ту сторону. Наверное, придется брести, если не найдем дерева или завала над водой. Если все же пойдем по броду, нужно будет натянуть страховочную веревку.
— Я перейду без страховки и привяжу конец, — отозвался Юра.
— Это полдела… Вода холодная.
— Вода, — Алексей поставил котелки на камни.
— Что «вода»? Ставь на костер и кипяти, — Карл покачал головой. — Раз уж ты с нами, считай себя полноправным членом команды, со всеми правами и обязанностями.
— Холодная — это не страшно. Как только форсируем, обуемся и быстрым шагом километров пять. Прогреемся так, что пар пойдет, — насаживая куски мяса на приготовленные Карлом палки, сказал Юра.

Саша выбрался из спального мешка.

— Привет!
— Привет, спящая красавица, — Юра установил над костром первую палку с мясом.
Карл только кивнул Александру.
— Здрасти, — тихо поздоровался Алексей.
Лене опять приснился тот же сон, который она видела, сидя у костра. Проснулась она от гулкого и частого стука своего сердца.
Переправляться пришлось вброд. Скользкие камни, между которых легко было сломать ногу, ледяная, сбивающая с ног сильным течением вода, тяжелые рюкзаки — все это было преодолено с минимальным ущербом: парой царапин и неприятными ощущениями.
Через пять километров путешественники опять подошли к водной преграде и направились вверх, вдоль притока для поиска переправы.
— Смотри, Юра! На этом склоне кедровый стланик совсем низко, — Карл показал на склон по левую руку.
— Это значит, что там можно набрать кедровых орехов?
— Это значит, что там их может собирать медведь.
— Карл, мы сегодня много прошли, переправились, давай тормознем здесь на часок. Никогда шишек таких не пробовали, — попросила Лена.
— Соглашайся, Карл, — поддержал Лену Юра.
— Ну, хорошо. Вон там, на площадке, оставим рюкзаки и поднимемся. Только не разбегаться далеко.

Алексей решил остаться у рюкзаков.

Девушка полезла по склону первая, Александр за ней. Карл и Юра задержались на площадке, рассматривая карту. Когда они свернули ее, Лена уже скрылась за первым пушистым островком буро-зеленых иголок. Александр почти дошел до зарослей и остановился передохнуть.

Лена шла от одного кустообразного, стелившегося, а затем восходившего раскидистыми ветвями, дерева к другому, гладя молодые побеги, покрытые густыми бурыми волосками.

— Шишки, — прошептала она, разглядывая овальные, светло-бурые комочки.
Справа за кустом послышался шорох.
— Саша, это ты?

Лена шагнула за куст и замерла: метрах в пяти, между двух кедров, огромный медведь вытянул нос в ее сторону и нюхал воздух. Какая-либо мимика на его лохматой морде отсутствовала, уши были неподвижны, глаза смотрели в одну точку. Горячая волна с головы до ног прокатилась по телу Лены, в ушах появился пульсирующий, в унисон с ударами сердца шум. Рот ее открылся и из него послышался тонкий писк, переросший в визг. В следующий момент она бросилась вниз по склону и услышала сзади топот погнавшегося за ней зверя. «Со мной это уже происходило недавно, я бежала и слышала за собой шаги догонявшего... Сон! Я упала… Это сон», — промелькнуло в ее голове, когда она выскочила из стланика и мимо Александра бросилась вниз. Шаг, еще шаг, прыжок через камень… Боль пронзила подвернувшуюся ногу. Лена, пролетев полтора метра, больно упала на острый камень, скатилась с него и, обхватив голову руками, поджав ноги к груди, замерла. «И это было, боль в ноге и руке. Это сон, мне все снится», — Лена даже ущипнула себя за ухо.

Александр, услышав визг, медленно снял с плеча ружье. В этот момент из-за куста стланика выбежала Лена, а следом за ней огромный лохматый медведь. Косолапый бежал не спеша, как будто хотел посмотреть, куда побежит существо, которое с визгом убегало от него. Увидев еще одного человека, зверь приостановился. Он наверняка бы развернулся, если бы этот второй не стал убегать. Александру показалось, что медведь переключил внимание на него и теперь готовится к броску. «Зачем мне это надо, я не герой», — почему-то подумал Александр, бросил ружье и изо всех сил побежал вниз.
Инстинкт толкнул медведя двинуться вслед за убегавшим существом. Он не был голоден, не хотел охотиться, просто от него убегали, значит, он должен догонять. Не обратив никакого внимания на лежавшую девушку, медведь лениво засеменил за стремительно мчавшимся Александром. Пробежав метров пятнадцать, зверь остановился, понюхал воздух, развернулся и не спеша отправился обратно, к зарослям стланика.

Карл был готов стрелять, но ему мешала фигура Александра. В прорези прицела Александр попадал чаще медведя, и это спасло последнего. Когда медведь остановился, Карл понял, что тот уйдет, и опустил карабин.

— Стреляй, Карл, — шептал Юра. — Задерет Ленку. Стреляй, Карл…
— Вперед! — скомандовал Карл и первый бросился к Лене.

Юра бежал за ним, Алексей стоял на месте.

Перед зарослями медведь остановился. Он видел, что люди ведут себя как-то странно: один лежит, другой бежит вниз, двое карабкаются вверх, еще один стоит на месте. Все предыдущие встречи с людьми убедили его в том, что человек осторожное и коварное существо, умеющее убивать на большом расстоянии. Что-то было не так, и это что-то заставило его поскорее скрыться.

— Ты как? — тронув Лену за плечо, спросил Карл.
— Лен, это я, — пытался убрать с головы Ленину руку Юра.
— Убежал медведь, слышишь, Лена!

Лена лежали в той же позе, ее била мелкая дрожь.

— Юра, неси коньяк, — приказал Карл.
— Где я его возьму? — удивился Юра.
— У Саши во фляжке. Быстро давай! И аптечку прихвати.

Карл осторожно разжал Ленины руки и приложил свою ладонь к ее щеке. Лена открыла глаза.

— Все-все, успокойся уже. Нет никакого медведя, только я и ты.

Он ощупал ее руку.

— Не больно?
— Немного.
— Здесь? — Карл осторожно потрогал плечо, на котором куртка была разорвана о камни. — А так? — Карл двумя руками согнул и разогнул Ленину руку.
— Нет, так нормально.
— Ясно. Ушибла и кожу содрала.
— Нога, — Лена показала на левую ногу и застонала.

Карл попытался ощупать ее ногу, но она вскрикнула.

— Бедро…

Карл помог ей лечь на спину.

— Штаны нужно снять или разрезать одну штанину. Осмотреть нужно, что там у тебя.
Карл расшнуровал Ленины ботинки, она распустила ремень и непослушными пальцами пыталась расстегнуть пуговицу.
— А-а-а… — опять застонала она, когда Карл потянул с левой ноги ботинок. — Больно.
— Ничего, до свадьбы заживет, — подбодрил ее Карл, а сам подумал, что ногу Лена, скорее всего, сломала.

За спиной показался Юра.

— Вот, коньяк, — протянул он Карлу фляжку.
— Ты не мне, ей дай глотнуть.

Карл ощупал бедро. Место ушиба уже припухло. «Если перелом, то кость почти не сдвинулась, — думал он. — Может, трещина, но и с ней она идти не сможет. Черт!»

— Что там? — спросил Юра.
— Сломала, однако, — ответил Карл. — Так что иди, Юра, ищи шины. Будем ногу ее фиксировать, а там поглядим… Да! Этим внизу скажи, пусть носилки делают и потом сюда поднимаются.
— Карл, я полежу маленько и сама пойду. Юра, не нужно
носилки, — приподнялась на локти Лена.
— Лежи уже, — Карл придержал ее за плечо. — Если перелом и сдвинешь кость, повредишь там сосуд какой. Что будет? То-то! До людей отсюда сто пятьдесят верст, а до травматологии все триста. Так что лежи и не трепыхайся.

Алексей проявил недюжинные способности при изготовлении носилок. Они получились легкие и удобные.

— Нести будем все четверо, — сказал Карл. — Так легче, чем по двое, и быстрее. Но прежде чем пойдем, ты, Юра, бери Алексея и вверх по притоку на поиски удобного места для переправы. А мы пока обед приготовим. Война войной, а обед по распорядку. Я так думаю, сегодня дойдем до Леписке, завтра пройдем вдоль нее сколько сможем и, если вода позволит, начнем строить плот. А может, обойдемся без плота. К тому времени будет ясно.

Дождь так и не пошел, хотя серые облака плотно закрывали солнце.

«Вот и закончилась романтика, — думал Юра, в очередной раз меняясь руками с Алексеем. — По камням, через завалы с носилками в руках и рюкзаками будем идти месяц. А снег может выпасть и завтра. Может, и к лучшему, соорудим волокушу. Нет, Лене больно будет трястись. Нужно идти. А Сашка-то струсил, удрал от медведя и Ленку бросил. Дела…»

Тяжело давались четырем мужчинам таежные километры. Рюкзаки и носилки давили к земле. Мерно шагая, они уже ничего не видели, кроме клочка земли у себя под ногами.

«Маленькая, а тяжелая какая, — думал Алексей. — Может, зря я все рассказал и пошел с ними зря. Эти москвичи, может, и промолчат, а Карл расскажет. И тогда тюрьма. Уйти ночью… Они только и знают, как меня зовут. Страна большая, кто меня найдет. Найдут. Сюда летел, паспортные данные в перевозках списали. Не так-то много здесь таких, как я, бывает. Найдут. Надо терпеть».

Идти только по берегу путникам не удавалось, частые крутые спуски и подъемы отнимали много сил. В ушах постоянно шумело то ли от рева воды, то ли от пульсации крови в голове.

Погода стояла плохая, было пасмурно.

«Почему я побежал? — в который раз думал Александр. — Ведь знал, что бегать от медведей нельзя. Позор… Немец на меня даже не смотрит. А, пошли они все. Пусть думают, что хотят. Сейчас главное выбраться отсюда. Ленка, су@а, подвела, падать не научилась. Тяжелая. Нет, в эту Якутию я больше не ногой, пусть здесь ссыльные немцы живут и мартышки узкоглазые. Дойти бы только, и домой, в Москву».

Идти было скользко. Карл смотрел на бурный поток и думал, что с Леной им на плоту не сплавится.

На ночевку остановились возле устья ручья, сбегавшего с гор по узкому ущелью. Все смертельно устали, но необходимость установить шалаш в такую погоду заставила работать еще полчаса. Развели костер.

Карл разложил на две кучки оставшееся мясо. «Это сейчас, а это на завтра», — закладывая куски в котелок, решил он.

— Ну, что приуныли?

Юра оторвал взгляд от костра:

— Да нормально все, устали малость.
— Усталость — это не беда. Усталость пройдет, — Карл сел поближе к товарищам. — Я вот что думаю. Нужно сделать плот, и кому-то двоим сплавиться вниз до кордона, что в устье реки.
— Почему двоим?
— Для всех, Юра, нам плота не собрать. Нет у нас ни скоб, ни инструментов. Два топорика и двадцать метров веревки — вот и все, чем мы располагаем. А о Лене ты подумал? Как она в ледяной воде лежать будет? На перекатах мы на плоте нырять будем как на подводной лодке. Нет, друг мой Юра, двоим нужно плыть за вертушкой.

Помолчали.

— Я плыть не могу, — продолжил Карл. — Не могу оставить в тайге вас одних. Значит, плыть придется кому-то из вас троих.
— Я смогу, — сказал Саша, — а с собой возьму Алексея.

Карл посмотрел на встрепенувшегося при упоминании своего имени парня:

— Согласен?
— Да, — кивнул головой Алексей.
— Вот и ладушки. Завтра с утра строим плот и…— Карл пересел к Лене. — Ты как?
— Нормально… Ребята, вы простите меня… Я не знаю, как так получилось…
— Да брось ты, — повернулся к ней Юра, — и не такие, как мы, от медведей бегали.
— Верно. Не казни себя, в тайге всякое бывает. Как нога? — Карл осторожно ощупал еще сильнее опухшее бедро девушки.
— Ты знаешь, что здесь, в этих вот горах, есть место под названием «Плот Ноя». Говорят, что там находится окаменевший Ноев ковчег. А это значит, что места эти святые, с очень сильной энергетикой, и вроде бы находятся под открытым космосом. В общем, идет подпитка оттуда, — Карл ткнул пальцем в черное небо.
— Это ты, чтобы меня успокоить? — тихо спросила Лена. — Не нужно, я и так не боюсь. По крайней мере, пока Юра и ты рядом.

9.

С утра по небу ходили отдельные тучи, между которыми ненадолго выглядывало солнце.

Как только проснулся Алексей, Карл спросил его:

— Весла от лодки остались?
— Да.
— Вот что, Леша. Ты, брат, сходи-ка в свой лагерь, тут недалеко, и принеси эти весла и что там у тебя еще есть непромокаемого. Да, и возьми мой карабин на всякий случай.

Алексей почти собрался, когда Карл опять подошел к нему:

— А лопаты сможешь принести?
— Зачем лопаты? — удивился Алексей.
— А из чего рули для плота делать? То-то! Лучшего у нас нет. Чуть не забыл! Гвозди, что лопаты крепят к черенкам, не забудь. Если проволока какая есть, тоже тащи.

Карл немного подумал и, повернувшись к Александру, спросил:

— Саша, может, ты сходишь с Алексеем? Вдвоем безопаснееи нести легче будет.
— Хорошо, я помогу.

Во время пути путешественникам казалось, что все вокруг завалено сухими стволами деревьев, а теперь, когда понадобились бревна для плота, нужного леса рядом не оказалось.

Бревна приходилось искать по всему берегу, долго рубить небольшими походными топорами и нести к воде.

— Ничего, — говорил Карл Юре, — плот можно сделать и без гвоздей. Главное, чтобы он был достаточно крепким и надежным.

Восемь пятиметровых бревен уложили вряд на четыре сырые ошкуренные жерди. В четырех местах поперек прорубили углубления, в которые вложили такие же, как внизу, жерди, торчавшие с боков на тридцать сантиметров. Примерили. Жерди четко легли в пазы. Тогда бревна перевернули так, чтобы нижние жерди плотно вошли в эти пазы. Сверху вырубили такие же пазы и сделали то же самое.

— Важнейшее свойство плота — гибкость, поэтому будем вязать капроновыми веревками крест на крест.
— Может, наоборот, все сделать жестко? — спросил Юра.
— Нет, плот не должен быть жестким. Его хоть раз, да стукнет о камни или скалу. Если плот будет гибкий, то при ударе углом о препятствие каркас примет форму ромба и смягчит удар. Одни вязки ослабнут, другие вытянутся. В результате произойдет амортизация удара, и плот будет буквально отскакивать от препятствий.
Жесткий же плот от удара развалится на бревнышки, и придется им строить новый. А из чего? Им и так трудно будет, даже очень трудно.

Верхние и нижние жерди вязали между собой, пропуская веревки между бревнами. По бокам жерди стянули ремнями, снятыми с ружей.

— Теперь соорудим подгребницы, одну спереди, другую сзади. Для этого нам нужны две похожих на треногу коряги, вот таких, — Карл палкой начертил на камне тройные рогатины.
— Идем искать.
Подходящего материала не нашли.
— Тогда ищи стволы толщиной с руку, и чтоб разветвлялись или имели толстый сук. Будем делать из рогатин.
Не менее двух часов потратили они на это важнейшее для плота сооружение. Все получилось крепко и надежно.
— А теперь последнее и самое трудное. Два рулевых весла. Делаем для них жерди и ждем Алексея с лопатами.

Короток осенний день в Верхоянских горах. Недалеко от свежих щепок, белевших вокруг плота, горел костер, на котором варилась шурпа из остатков бараньего мяса. Лена на сделанных Карлом костылях училась ходить по гальке. Юра сидел у костра.

Карл ушел навстречу Алексею и Саше.

Ветер сбил с лиственниц их хрупкий рыжий наряд, и лес сплошь окрасился в зеленые и бурые цвета. Лишь над прозрачной студеной водой еще трепетали где бордовые, где медные листья кустарников. Осень. Воздух чист и прозрачен.

Лена подошла к костру:

— Я с этими костылями смогу не только до Лены дойти, но и до Якутска. Только вот обмотаю тряпками эти сучки...
— По ровному, может, и дойдешь, а по горам? — вздохнул Юра.
— Приспособлюсь и по горам.
— Ты лучше скажи, как нога. Опухоль не спала?
— Нормально. Ваши ремни с брюк лечат лучше докторов.
— Как ты думаешь, Лен, может, мне поплыть вместо Саши?
— Нет, я с ним не останусь. Помоги мне сесть.

Юра поднялся и подставил плечо. Они сели.

— Почему? Карл же еще останется…
— Я не знаю, но пусть лучше плывут они.

Рассекая воздух тонкими крыльями, над рекой пронеслась небольшая стайка уток. Провожая их взглядом, Юра сказал:

— Вечер всех заставляет подтягиваться к кормовым местам, а наши что-то задерживаются.
— Легок на помине, — показывая рукой вверх по реке, тихо сказала Лена.

Юра оглянулся и тоже увидел две фигуры, пересекавшие сухую протоку.

— Их двое. А где же Карл?
— Охотится, наверное.

Карл не пошел навстречу парням, он шел вниз, разглядывая быстрый поток и оценивая возможность прохода плота по этой неспокойной реке. До наступления темноты он успел пройти километра четыре и не обнаружил опасных для сплава мест. Река постоянно делилась на протоки, опасных прижимов и порогов не было.
Возвращаясь, почти в темноте Карл разглядел трех переходивших реку оленей. Расстояние для надежного выстрела было самое подходящее, но он не стал стрелять, решив, что перед дорогой всем лучше хорошо выспаться.

Вернувшись в лагерь, Карл заметил, что гребные весла были уже сделаны и установлены на плот. Никто не ужинал, ждали его. Рассевшись вокруг костра с мисками в руках, все ждали, что он скажет. Карл не спеша поел и только после этого заговорил:

— Значит, так, — он по очереди посмотрел на Алексея и Сашу. — По всей Леписке я не ходил. Но точно знаю, что уклон реки на первом участке вашего сплава будет не круче семи метров на километр. Это много, но не смертельно. Я прошел сколько мог вниз по реке и ничего страшного не заметил. Если будете плыть целый день, то весь путь у вас займет дня три, то есть в день от семидесяти до восьмидесяти километров. Будете отдыхать по нескольку раз в день, то еще день. Самое неприятное место начнется после Тагын-дянского хребта. Где-то после двухсот тридцатого километра пойдут подряд четыре горных хребта. Там вам встретятся мощные пороги и опасные прижимы, но и река там полноводнее. У вас будет возможность для маневра. Вода сейчас небольшая, поэтому течение не будет превышать двух с половиной метров в секунду, и все камни, пороги и завалы вам будут видны издалека. В общем, время для сплава удачное. Когда пройдете это место, попадете на прямой участок реки, где она пересекает еще два горных хребта, но там долина шире и порогов тяжелых нет. Как только река резко повернет на девяносто градусов и потечет на запад, можете считать, что вы почти прошли, так как останется один Кутургинский хребет и всего двенадцать километров горной реки. За ним вы уже попадете в предгорья, а там средняя скорость течения не больше полутора метров в секунду. Пороги будут встречаться до самого устья, но все они совершенно безопасные. В устье, а скорее, еще раньше вы встретите людей, потому, что там егерский кордон.

Смело обращайтесь за помощью, объясните ситуацию и просите, чтобы вас доставили на моторке в Сангары. Там один из вас должен обратиться в райбольницу и сообщить о переломе ноги у Лены, а другой — в аэропорт к начальнику отдела перевозок и попросить организовать санитарный рейс в точку, которую я сейчас нанесу на карту.

— А если они откажутся выполнить рейс? — спросил Саша.
— Не откажутся, если вы официально заявите в больницу.
Главное, чтобы у вас были с собой паспорта. А если появятся трудности, идите к командиру эскадрильи Ивану Григорьевичу и просите помочь от моего имени.
— Понятно.
— Мы же на месте стоять не будем и от этого места на карте пойдем вниз. Поэтому вертушка пусть выходит сначала на эту точку, а потом идет вниз по реке. Как только мы услышим шум двигателей, сразу обозначим себя дымом или чем-то ярким.
— А зачем вам идти? Ждите здесь, тогда и искать не нужно будет, — предложил Алексей.
— Не хочу пугать вас, ребята, но всякое может случиться и с вами, и с нами. Разобьете плот, например. Как вы пойдете дальше? Пешком. А это уже не три дня. Не сегодня, так завтра снег упадет, ударит холод. Через десять дней лед уже кое-где будет, а у нас ни зимней одежды, ни лыж. Так что берегите плот, ребята.
От него наши жизни теперь зависят. Ясно?
— Ясно.
— Понятно.
— А если понятно, то сейчас ложитесь спать, а мы с Юрой вам в дорогу все соберем и еще раз плот проверим.

10.

Проснулись чуть свет. Стоял негустой туман, похолодало.

— Саша, карту наложи на тело и привяжи, — давал последние советы Карл. — Продукты мы упаковали в кусок резины, что вы вчера принесли. Там на двоих на десять дней пути.
— Зачем на десять? — удивился Алексей.
— Потому что на десять. Ружье берите одно, тозовку мы привезем. Так. Еще мы вам соорудили якорь из рюкзака с камнями. Вот он, привязан веревкой. Это для того, чтобы можно было в экстренной ситуации, сбросив его с плота, затормозить. Берегите его. Это у вас практически единственный и одноразовый тормоз. Часто будете пользоваться, разорвет о камни и все.
— Понятно.
— Вот один рюкзак кому-то на плечи. В нем все необходимое на случай, если лишитесь плота и продуктов. Там все упаковано так, чтобы не промокло. Вот эти спички в резинке положите каждый себе в карман. Это уже совсем на экстренный случай. Вся теплая одежда, которую можно взять с собой, подвешена у заднего руля и упакована так, чтобы не промокла. Но упаковка так себе, поэтому берегите. Спальники брать не стоит — промокнут и будут только обузой. На стоянках пользуйтесь лапником, накидками…
— Понятно… Ну что, вперед, — бодрился Саша, ему не терпелось плыть.

Плот столкнули на воду, ребята взялись за рули.

— Ну, с богом! — Карл отпустил увлекаемый течением плот.
— Саша, мы на тебя надеемся, — прокричала Лена.
— Пока, — махал рукой Юра.

Плот, несколько раз задев дном гальку, попал в основную струю и небыстро устремился по течению. Вскоре туман разделил путешественников на тех, кто оставался ждать в полной неизвестности, и на тех, кто в эту неизвестность нырнул.

Холодно. Ледяная вода очень скоро промочила кирзовые сапоги. Ноги сначала мерзли, но потом привыкли. Прошли три небольших порога и несколько шивер, не заметив, как между серых, лохматых облаков выглянуло солнце.

Саша, стоя спереди, собирал на себя всю воду с валов. Он вымок почти до пояса, но плыть ему, орудуя рулем, было не холодно. После шумного порога, который немного испугал их, прошли несколько несложных шивер, обходя крупные камни. С каждым часом работали все увереннее — приходил опыт.

Плот шел хорошо. За полдень, выскочив из-за поворота, путники не успели выгрести из струи, и плот впервые налетел на препятствие — наполовину вылез на огромный валун. Корма стала тонуть, и Алексей, соскочив на камень, оттолкнул ее, едва успев запрыгнуть обратно. Плот боком сполз с камня и помчался дальше. Все произошло так быстро, что путешественники поняли, наконец, насколько опасно их плаванье. После этого приключения они решили пристать к косе, перекусить и подсушиться. Стоя возле огромного костра и развешанных вокруг него портянок и штанов, почувствовали, как сильно промерзли и устали. Однако они решили плыть дальше, до самых сумерек.

Остаток первого дня прошли нормально, даже миновали порог с сильным прижимом.

Закрепив плот и разведя костер, ребята начали готовиться к ночевке.

Тем временем навьюченные поклажей Карл и Юра помогали Лене забраться на коренной берег перед очередным прижимом. Шли медленно, но шли. Через каждые полчаса останавливались, чтобы Лена смогла отдохнуть.

— Карл, они доплывут? — спросила девушка.
— Конечно. Я заметил, что Саша осторожный человек и своей жизнью рисковать не станет, а это гарантия того, что он доплывет. Вот если бы Юра поплыл, он, может быть, и не добрался бы.
— Это почему? — возмущенно спросил тот.
— А рванул бы сломя голову, уставший пер бы. И ночью, чего доброго, решил бы плыть. А как же! Друзья в беде.
— А что не так?
— Так-то так, но риск не всегда оправдан.

Юра задумался, немного помолчал, но потом решил высказаться:

— Мне кажется, что все люди, которые что-то совершили, рисковали. Например, Колумб. Ведь каждый, кто в своей жизни что-то сделал, должен был, так или иначе, рисковать. Народная мудрость опять же гласит: «Кто не рискует, тот не выигрывает».
— Есть и другая мудрость: «Кто не рискует, тот ничего не теряет». В нашем случае важно добиться цели не любой ценой, а добиться наверняка. Значит, риск должен быть исключен.
— Я считал, что Саша, вызвавшись, проявил смелость.
— А я думаю, Саша решил, что проще быстро добраться до цивилизации одному, чем тащить на себе груз другого. Просто он не оценил всей трудности того, что ему предстояло, взяв за отсчет только время. Пусть он меня простит, если ошибаюсь.
— А я думаю, что Саша все же внутренне готов к серьезным делам, к осуществлению новых замыслов, готов идти навстречу новым приключениям и трудностям. Понимаешь, Карл, в этом есть красота, развитие, выход за пределы — внутренние и внешние. Понимаешь?
— Понимаю. Но думаю, что после этого путешествия Саша с вами никуда больше не пойдет, — Карл прижал палец к губам и приподнял руку, делая знак остановиться.
— Что там? — шепотом спросил Юра.
— Куропатки.

Карл сбросил с плеч рюкзак и карабин.

— Юра, дай-ка свое ружьишко и патронташ.

Он зарядил ружье и скрылся за кустами. Юра подошел к девушке:

— Лен, почему он так плохо думает о Саше?
— Он думает не плохо, а правильно. Я тоже так думаю, только молчу.
— Обоснуй.
— Согласись, что до этого Саша и мы ходили в походы, потому что это модно, многие теперь так делают. Но в тех походах не нужно было преодолевать собственные физические и психологические ограничения, преодолевать общепринятые мнения, диктующие, что и когда надо делать. А здесь все по-настоящему — и жизнь, и смерть. Вспомни Алексея. Герой должен рисковать и совершать поступки, чтобы делать то, к чему лежит сердце. А сердце Саши с первого дня не лежало к этому маршруту.
— Может, ты и права…

Раздались два выстрела и через некоторое время еще два.

— Вот все, что добыл, — бросил Карл к рюкзакам четыре куропатки, — остальные улетели.
— Отличный ужин получится.
— Нет, Лена, обед. На ужин поймаем рыбу, а сейчас разведем костерок, сварим супчик и с новыми силами преодолеем еще несколько километров.

Вместо подстилки Алексей натаскал к костру сухого мусора из завала. Ноги обернул сухой одеждой, сапоги оставил сушиться у костра.

Огромные в ночи искры взмывали по замысловатой траектории к небу, но через несколько метров гасли, падая на гальку серыми пушинками пепла. «Вот и наша жизнь, как этот костер, — смотря на огонь, думал Алексей, — зажглась в общем костре, взлетела одна в неизвестность, погасла и превратилась в тлен». Он никак не мог забыть глаза Евгения, резавшего в предсмертной тоске лодку. Наконец, усталость взяла свое. Отяжелевшие веки опустились, и он провалился в тяжелый сон, явственно ощущая одним боком жар костра, другим — холод осенней ночи. Он спал, но слышал все: треск костра, шум воды и даже стук камней, передвигаемых водой. Эти звуки вызвали из глубины его памяти картину: родители, пляж в Гудауте, шум прибоя и такой же стук камешков. «Откуда этот запах? На пляже нет костра. Ах, да! Это курит отец. Нет, пахнет горелой тряпкой». С трудом открыв глаза, Алексей увидел на брезентовой накидке черное пятно с переливавшимися оранжевыми краями. «Вот и прогорела», — безразлично подумал он, машинально ладонью стер пятно ладонью и снова заснул.

Из черноты ночи, как астероид из вселенной, с огромной скоростью надвигалась скала. Еще миг и она раздавит его своей холодной, неимоверной массой. Алексей вскрикнул и проснулся. Первое, что он увидел, были серые предрассветные сумерки, и почувствовал холод. От костра остались одни дымные головешки. Алексей сбросил влажную, сплошь засыпанную пеплом накидку. Обулся. Раздул огонь в костре и поставил на огонь маленький котелок. Он понимал, что сейчас, в эти минуты, только горячий чай и движение могли помочь согреться. Пока закипала вода, он таскал от завала сухие дрова.

Под накидкой зашевелился Александр.

— Чай вскипел, — громко сказал Алексей.
— У-у-у, холодно-то как! — стуча зубами, прохрипел Саша. — Черт, голос пропал, простыл, наверное.

Он сел, огляделся.

— Какая-то хрень снилась. Всю ночь не спал. Холодно.
— Ничего. Еще ночь, максимум две, и отоспимся в Сангарах, — подбодрил его Алексей.
— Твои слова да… Ладно, чай-то заварил уже?

Обжигаясь о горячий котелок, по очереди пили чай и грызли галеты.

— Может, банку тушенки вскроем?
— Давай.

Алексей ножом вскрыл банку и поставил на камень к костру. Пока мясо разогревалось, уложили одежду. После тушенки оба немного повеселели.

— Ну что, теперь вперед? — Александр шагнул в сторону плота.

Над самой поверхностью реки клубился легкий туман.

— Смотри, смотри! — Лена одной рукой схватила Юру за рукав, а другой показывала на два светившихся шарика, друг за другом пролетавших над вершинами гор.
— Эн-э-ло, — спокойно сказал Карл.
— Да брось! — не отрывая взгляда от шариков, отозвался Юра.
— Ну, тогда ты объясни, что это такое, — опять спокойно сказал Карл.
— М-м-м… — Юра растерялся.
— То-то. Здесь часто летают. Понятно, что иногда это ступени ракет, иногда, наверное, вояки что-то запускают, а иногда, как вот эти, совершенно необъяснимые штучки.
— Ты раньше такие видел? — спросила Лена.
— Приходилось. Я даже подбирал материалы, вырезал статьи из газет, из журналов, типа «Техника молодежи».
— И что?
— А ничего. Я же не ученый. Понял только одно, что они есть, и что иногда могут убить.
— Как это?
— Прочитал об одном случае. На Памире дело было. Кстати все запротоколировано милицией и врачами. Альпинисты ночевали на высоте четырех тысяч метров в палатке. Ночью все одновременно проснулись от ощущения, что на них кто-то смотрит. В палатке, покачиваясь, висели два светящихся шарика размером с небольшой мячик. Так вот, шарики эти вдруг начали подлетать то к одному, то к другому альпинисту, и те после контакта с ними падали без сознания. Когда люди приходили в себя, шарики снова налетали на них, и те опять отключались. Так повторялось четыре раза. Потом шарики исчезли. Один из пяти альпинистов спал в спальнике, под которым лежал прорезиненный коврик. Он оказался мертв. У всех остальных было по четыре раны размером с диаметр этих шариков.
— И что дальше было?
— У них была радиостанция. Сообщили, дождались спасателей и в больницу.

Юра и Лена одновременно посмотрели на вершины гор, за которыми скрылись светившиеся точки.

— Так, хватит пялиться, давайте ушицу хлебать, — Карл снял с костра котелок. — Эх, запашок!
— Не запашок, а аромат, — поправила Лена.
Ночью кто-то несколько раз трещал ветками на коренном берегу.

11.

Четыре часа, ни разу не пристав, плот несся все дальше и дальше вниз. Сплошные плесы и перекаты, проплывавшие мимо берега, то скалистые, то поросшие тайгой, уже не вызывали эмоций. Все небо заволокло облаками, но дождя не было. Изредка проглядывало солнце. Очередной порог показался прямо на повороте реки. Плот,
увлекаемый сливом, на всем ходу влетел на каменную косу и замер.
— Передохнем, — предложил Александр.
— Давай, — Алексей спрыгнул на берег. — Жрать хочется, может, перекусим?
— Мусору много, разводи костер…

В маленьком котелке запаривался рис, возле огня грелась тушенка.

— Слышишь? — Алексей повернул голову в сторону ущелья с правой стороны реки.
— Что?
— Вертолет… или самолет.
— Глюки что ли начались?
— Ты слушай.

И тут Александр тоже услышал доносившийся из-за гор характерный звук авиационных двигателей. Оба соскочили, не зная, что делать.

— Мусору больше в костер! — заорал Алексей. — Быстрее!

Оба бросились от костра, сгребая в охапку все, что попадалось под руки. Звук приближался. Если бы Алексей не успел убрать котелок и банку, Александр перевернул бы все, бросая мусор в костер. Густой, белый дым появился одновременно с точкой на горизонте. Вертолет был далеко впереди. На большой высоте он пролетел над рекой и скрылся за вершинами гор.

— Не заметил, — простонал Саша.

Алексей еще долго стоял, вглядываясь в горы.

— Ладно, давай обедать…

Алексей шагнул к костру:

— Главное, что они здесь летают. Может, трасса?
— Что толку?

И снова перекаты, шиверы, плесы.

— Слева камень, — закричал Саша, и оба начали работать рулевыми веслами.
— Кажется, вошли в то место, о котором Карл говорил, — крикнул Саша.
— Какое место?
— Где четыре хребта нужно пересечь сразу. Видишь, горы сдвигаются впереди?
— Вижу. Ты прав, мы теперь плывем почти на запад…

После небольшого поворота слева показалось устье какого-то притока, загроможденного стволами деревьев.

— Смотри, лось! — кивнул головой Саша в сторону притока.
— Сохатый, — поправил Алексей.

На косе стоял сохатый. Зверь был такой величины, что его смело можно было поставить в один ряд с другими животными, которые замечательны своей массивностью и силой. Огромную шею украшала небольшая грива, указывая на то, что это был бык. Темная шерсть казалась черной. Длинная узкая голова сохатого была украшена роскошными рогами. До того как он скрылся в тайге, путешественники успели рассмотреть даже серьгу — нарост под горлом.

— Сколько мяса убежало, — оглянулся Саша.
— Такого просто так не возьмешь — зверь.

Еще поворот, и река устремилась в промытый ею каньон. Повороты стали редки, русло шире. Путешественники только помогали воде нести на себе их плот, подгребая перед широкими перекатами. Крутой порог появился как раз в тот момент, когда Алексей и Александр поверили, что все уже позади. Неожиданно они увидели впереди собой сильный прижим к правому берегу и в центре — камень. Они лихорадочно заработали рулями и смогли направить плот четко между камнем и стенкой. Плот зашел в основную струю, которая била в стену, и уже никакие усилия не помогали выгрести его из струи. Плот стукнуло задом о скалу, и Александр сначала услышал всплеск, а потом почувствовал, что сзади на бревнах нет привычного веса. Он оглянулся только тогда, когда плот вынесло из порога. Алексея на воде не было, не было его и у скалы. Там, в месте удара, только бурлил ледяной поток, в ярости разбивавшийся о плиту. Пока плот несло по плесу, Александр всматривался в реку, но так никого и не увидел. «Что толку приставать, — думал он, — раз его нет. Значит, утонул. Пока я буду его искать, потеряю время. Моей помощи ждут Лена с Юрой, — успокаивал он себя. — Им я смогу помочь, а этому уже нет. Да и где я его найду. Если не вынесло, значит, зацепился под водой за топляк. Да если и найду, куда дену мертвого? С собой? Нет, нереально. Да ему, может, и лучше вот так — утонуть и все. А то суд, колония. За убийство лет десять дадут, не меньше».

Так думал уносимый течением Александр.

Юра ворочался в узком спальнике и размышлял о жизни. «Покой. Но что это за жизнь, когда мы ничего не приобретаем и ничего не теряем? Покой, уютная жизнь катастрофически ограничивает человека. Это касается и Саши. Он умный парень и наверняка думает так же. Ведь он, как и я, понимает, чтобы увидеть, что за горизонтом, нужно подняться на гору. Если есть какая-то идея, которую можно осуществить, надо попытаться это сделать, чтобы узнать, какие она даст результаты. Если мы считаем, что какой-то человек интересен, нужно осмелиться познакомиться с ним, чтобы проверить это. Допустим, наши ожидания не оправдаются. Разве мы много потеряем? А если наоборот — как с Карлом. Нашли друга, у которого многому научились. Может, и он чему-то научился у нас. Без действия, без риска, без стремления прилагать усилия во всем, что мы делаем, ничего нельзя добиться. Ни-че-го. Именно стремление к новым горизонтам, их преодолению будит в нас внутренние силы, рождает новый тип личности — человека, не страшащегося встретиться с трудностями. Человека, способного написать
стихи, сочинить музыку, о которых когда-то мечтал, протянуть руку тому, кого когда-то боялся, пройти путь, казавшийся очень трудным. Человека, способного что-то делать всегда, в любой момент своей жизни. Нет, Лена с Карлом не правы».

Он почти заснул. «Черт, нельзя же жертвовать своими намерениями только из-за соглашательства с окружающим миром. Мы не должны отказываться от своих мечтаний и надежд, надо пытаться осуществить их здесь и сейчас, прилагая все свои силы и не обижая, не раня никого при этом. Однако, уважая свободу других людей, нам всем нужно уважать и свою собственную свободу, данную нам от природы».

— Лен, ты спишь?
— Сплю.
— А что тебе снится?
— Ты.

Юра посмотрел в темноту и впервые подумал о Лене, как об интересной женщине.

На следующий день они прошли меньше, чем в предыдущий.
Ночь прошла без происшествий. Утром Карл сказал:

— Если ничего не случилось, то они сегодня доплывут до кордона. Пока то да се, вертолет можно ждать только завтра. Так что сегодня не прислушиваемся и идем дальше.

Пальцы, обхватившие тонкий ствол какого-то куста, торчавшего прямо из щели на скале, никак не хотели разжиматься. Водный поток то и дело захлестывал его с головой и тянул в глубину. Намокшая одежда и сапоги казались свинцовыми. Наконец, он разжал пальцы, и мощное течение мгновенно понесло его вдоль скалы, вертя и переворачивая, как обрубок бревна. Он не сопротивлялся, не греб, не кричал, он только пытался немного поднять над водой голову и глотнуть воздуха. Наверное, он плыл на спине, когда почувствовал, что течение ослабло. Собрав все силы, Алексей перевернулся на бок и метрах в трех от себя увидел осыпь галечного берега. Рука в это время нащупала скользкое дно. Камни были скользкие, но он выполз на берег и долго, пока не перестало стучать в голове, неподвижно лежал на серых камнях. Алексей был уверен, что вот-вот увидит идущего к нему по берегу Сашу с сухой одеждой в руках. Они разведут костер, согреются и смогут сегодня проплыть еще пару десятков километров. Он даже приподнял голову, чтобы посмотреть на Сашу. Но никого не увидел.

«А если разбило плот, и Саша так же, как я, оказался в воде, — вдруг подумал он. — Нужно искать. Быстрее, пока он не замерз в ожидании помощи». Алексей поднялся и, пошатываясь, побрел вдоль берега, оставляя на серой гальке мокрый, темный след. Он шел все быстрее и быстрее, но нигде не обнаружил и следов крушения плота. «Может, плот унесло? — думал он. — Нас выбросило, а плот уплыл. Тогда его все равно рано или поздно прибьет к берегу. Плохо, если к противоположному. Но где же Саша?»

Холод стал невыносимым. Заметив большой нанос, Алексей свернул к нему. Непослушными пальцами из кармана рубашки достал он презерватив, в котором были спрятаны десять спичек и кусочек коробка.

— Сердитый Карл, ты и это предусмотрел, — шептал он, поднося огонек к сухому, мелкому мусору внутри наноса. Мусор вспыхнул, как порох. Огонь жадно глотал мелкие ветки, куски коры, сухую траву, а набравшись сил, перекинулся на стволы деревьев. Алексей стянул с себя всю одежду, развесил ее на сооруженную из сухих палок конструкцию и замер у разгоравшегося костра. Жар от огромного костра заставил его отодвинуться.

От сырой одежды валил пар, дымились даже сапоги. Пришлось отодвинуть одежду подальше от огня. Густой дым поднимался высоко над рекой. «Теперь Саша увидит дым и ему легче будет найти меня, — думал, глядя на огонь, Алексей. — Стоп! А почему он не развел костер?» Нехорошее предчувствие холодной волной прокатилось по телу.

Даже когда одежда высохла, и он надел её на себя, сил уйти от огня не было. К Алексею, как после смерти Евгения, вернулся ужас одиночества, мешавший совершить решительный поступок во имя своего спасения.

С наступлением ночи Алексей разгреб пепел в центре сгоревшего наноса и лег на горячие камни. Нанос был большим — от начала маленького островка на сухом старом русле до его середины. Деревьев на островке не было, только кусты, которые сегодня обгорели. Когда становилось холодно, Алексей переползал ближе к огню и ложился, не обращая внимания на пепел и сажу.

Первое, что он почувствовал утром, был голод. Именно голод заставил его встать и пойти вниз по реке. Он шел вдоль воды, не оглядываясь на тлеющий островок. Быстро светало. Несколько раз над водой пролетали небольшие стайки уток, которые он провожал голодными глазами. Много раз он видел, как в реке сплавлялась крупная рыба, но и ее ему нечем было ловить. Зайти в лес, где еще могли оставаться ягоды, он не решался — боялся встретиться с медведем. Подумав раз о медведе, он старался даже тише ступать по гальке, звук от которой разносился по всему берегу.

Наступивший день был пасмурным, но не дождливым. К середине дня Алексей подошел к ручью, в устье которого, в мелководной заводи он увидел целую стайку небольших рыбешек, жавшихся к прибрежным камням. С минуту он тупо смотрел на них, но потом встрепенулся и начал быстро раздеваться. Ему нужна была майка.
Перочинным ножом, всегда носимым им в кармане брюк, он срезал тонкий ствол ивы и принялся мастерить сачок. Верхние тоненькие ветки он срезал, оставив только ствол, лямки на майке связал, а на ее подоле проткнул ножом дырочки, в одну из которых просунул тонкую, гибкую часть ствола, согнул ее и срезанными ветками привязал тонкий конец к стволу. Получился вполне приличный сачок. Попробовав его в стороне от заводи, Алексей понял, что нужно сделать много-много малюсеньких дырочек, иначе сачок был больше пригоден для черпания воды. Когда очередное «испытание» было успешно завершено, он, стараясь не шуметь, подошел к ручью. Рыбешки были на месте.

Алексей не стал осторожно заводить сачок, а резко сверху опустил его на стайку. Прижав сачок ко дну, помедлил секунды две и потянул его на себя. В сачке оказалось шесть рыбешек, похожих на гольяна. Голодный человек отрывал рыбешкам головы, вслед за которыми тянулись тоненькие кишки, и засовывал себе в рот их еще трепещущие тельца. Мясо имело сладковатый вкус сырой воды. После того как он съел всех рыбешек, есть захотелось еще больше. С полчаса еще Алексей сидел возле заливчика, но больше в него не заплыла ни одна рыбка. Алексей встал и пошел вниз по реке. Сумерки застали его возле широкого ручья, падавшего в реку с отвесной скалы. Галечный берег, по которому можно было пройти между бурным потоком и скалой, был не более метра шириной, а кое-где и меньше. Задевая плечом мокрые камни, Алексей осторожно, шаг за шагом, двигался вперед. Распадок открылся перед ним неожиданно, когда он завернул за очередной выступ скалы. Дров вокруг было много, что явилось решающим поводом обосноваться на ночь именно здесь. Собирая подходящие для костра палки, Алексей заметил ягоды рябины, казавшиеся в сумерках черными. Он нагнул куст, сорвал гроздь и закинул в рот несколько ягод. Морщась, пожевал и выплюнул. «Лучше жевать корешки, чем это», — подумал он.

Ночь, холодная и длинная, тянулась бесконечно. Он дремал сидя возле костра, то и дело вскидывая голову при очередном звуке, доносившемся из заросшего кустами распадка.

«Это судьба, — думал он, — это рок. Эта тайга не хочет отпускать меня. Это она сделала так, что я убил Женьку и остался один. Я ждал, что меня захватят на обратном пути геологи, ведь они обещали в августе залететь, но они не прилетели, а я боялся уйти от лагеря. Мне казалось, что я спасен, когда пришел Карл, но, видно, рано радовался. Опять один, без оружия и еды, без теплой одежды, и никто не знает, где я. Если даже я не умру от голода, то все равно замерзну — спичек осталось семь штук, это значит семь ночей и все».

Где-то упал камень, он вскинул голову. Светало. Начинался четвертый день. Голод уже не так мучил, как вчера. Алексей, преодолев боль в затекших ногах, встал и, не оглядываясь на догоравший костер, побрел дальше, положив на плечо сделанный им сачок.

Одному управлять плотом стало неудобно. Александр пристал к косе, разобрал задний руль и с помощью освободившихся веревок нарастил длину рулевого весла. Теперь он мог стоять посредине плота и как-то управлять им.

В этот день он плыл до самых сумерек, чуть не перевернулся на одном из сливов, в который плохо управляемый плот вошел боком. Но ему повезло. Ему везло всегда и в школе, и в институте, и при распределении на работу. Александр уже не думал об Алексее, все его мысли и усилия были направлены на то, чтобы не разбить плот и добраться, наконец, до людей.

Специально место для ночевки он не выбирал. Вечером, в очередной раз не справившись с мощным течением на повороте реки, Александр воткнулся в узкий галечный берег и застрял.

«Вот и хорошо, — подумал он, — самое время отдыхать». Александр закрепил плот на берегу веревками и развел костер. Дров вокруг оказалось мало, но его это не пугало. Поднявшись на коренной берег, он обнаружил много давно упавших деревьев, ветви которых вполне подходили для костра. Тут же нашлись вывороченные неведомыми силами пни и коряги, способные медленно гореть всю ночь.

Он плотно поужинал, не жалея продуктов, снова поднялся на берег и наломал елового лапника для подстилки. Покончив с подготовкой спального места, нагрел в котелке воды, умылся, разулся и повесил сушиться на колышки, закрепленные между камнями, свои промокшие альпинистские ботинки и две пары носок, хлопчатобумажные и шерстяные. Ночью он много раз просыпался, но утром, плотно позавтракав, почувствовал себя отдохнувшим и бодрым.

Сначала Александр подумал, что далеко впереди, на низком сером острове стоит какой-то зверь, а когда понял, что это человек, испугался. «Чего это я, — подумал он, — радоваться нужно. Я никого не убил, ничего не украл. Да это, наверное, те самые егеря, о которых говорил Карл. Как раз третий день подходит к концу». Подплыв ближе, Александр разглядел брезентовую палатку и две очень длинные деревянные лодки, укрытые в устье проточки, разрезающей остров на две равные половины. Он судорожно заработал рулем, но плот только вертело. Наконец, он смог направить его к берегу и через несколько минут бревна заскрипели на прибрежной гальке.

К нему шел человек с ружьем.

— Здравствуйте, — протянув руку, Александр сделал пару шагов к незнакомцу, одетому в брезентовый костюм, бродни и клетчатую темно-серую кепку.
— Привет, — не протягивая руки, ответил тот. — Ты откуда тут взялся?
— Тут такое дело… — начал Александр.
— Ты кто вообще?
— Саша.
— Что тут делаешь? Один? Или еще кто на такой же фигне сзади плывет?
— Нас пятеро, вернее, четверо. Мы шли по маршруту, понимаете, туристы. В общем, одна ногу сломала. Вот нас, меня, то есть, отправили в Сангары за помощью.
— Понятно. И что, далеко твои друзья?
— Третий день плыву…
— Однако.
— Не подскажете, сколько еще до кордона?
— Завтра доплывешь, если сейчас отправишься.
— А может, вы сможете меня туда на лодке подбросить?
— Сейчас все бросим и подбросим...
— Я бы заплатил.
— Слушай, парень, я на твои гроши столько рыбы и мяса на зиму не куплю, сколько сам добуду. Хотя… ружьишко у тебя вроде неплохое. Дай-ка посмотреть.
Александр отвязал от рюкзака ружье и протянул его незнакомцу.
— Кто же вот так, первому встречному оружие отдает? — взяв ружье и ухмыляясь, сказал человек и, переломив стволы, посмотрел в них.
— Короче, ты мне эту пушку, а я тебя до кордона с ветерком. Согласен?

Александр был готов отдать и больше, лишь бы быстрее выбраться из этой жуткой, холодной тайги.

— Согласен.
— Ну, тогда пошли на табор, чайку попьем, покалякаем, пока наши с сетей не вернутся.

Возле палатки стояло с десяток деревянных бочонков. Над потухшим костром висел закопченный казан и чайник. На столе, сделанном из листа фанеры и четырех чурок, отпиленных от плавника, стояли четыре кружки. На обрывке размокшей газеты лежали куски вареного мяса. Саша прочитал название — «Социалистическая Якутия».

— Меня Серегой зовут, — сказал новый знакомый, поджигая бересту в костре. — Сейчас чаек закипит, перекусим чем бог послал. Из палатки он достал хлеб и масло. Из ведра, стоявшего возле бочек, зачерпнул миской икру.
— И что, так тебя одного и отправили на плотике? — спросил Сергей, ставя миску на стол.
— Нет, нас двое было. Но вчера плот врезался в скалу, и мы оказались в воде. Когда я вынырнул, товарища уже не было. Долго искал его, ходил вдоль берега, но напрасно. Когда замерз совсем, пошел вниз. Хорошо, что плот затащило на косу, где я его и нашел. Обсушился у костра, еще раз обошел берег, но Алексея не нашел. Ночь у костра просидел и утром поплыл.
— Речка эта еще та. Скажи спасибо, тебе повезло. А друга твоего теперь едва ли найдут. Даже если вынесет куда, все равно медведь или росомаха сожрет, а то и волки. Их тут тьма. Вчера стаю видел, когда на сетях сидел.

Через час, когда день начал гаснуть в сумерках, выползавших из всех расщелин тайги, показались двое товарищей Сергея. Они тащили за собой на бечеве оранжевую резиновую лодку. Сергей, как только заметил их, побежал на встречу и взялся за бечеву вместо одного из товарищей. Пришедшие, вероятно, уже проинформированные Сергеем, с интересом рассматривали Александра и ни о чем его не расспрашивали. Выпив по кружке чая, все трое взялись разделывать и солить привезенную рыбу. При этом они рассказывали Сергею, в какую из сетей попала та или иная рыбина.

Четвертый, самый старший по возрасту, появился из густых сумерек, подойдя к табору со стороны тайги.

— Привет, — обратился он к Александру и вопросительно посмотрел на остальных.
— Туристы, Петрович, в беду попали. Ногу один сломал, а этого отправили в Сангары за помощью… Просит помочь, подбросить до кордона, — доложил Сергей.
— Там тебя и сгребут, на кордоне-то, — пробурчал в ответ Петрович.
— А я с километр до них не дойду, — ответил Сергей.
— Ну-ну.
— У него, Петрович, товарищ по пути сюда утонул. Как не помочь.
— Понятно. Сниматься, короче теперь нужно. Ментяры теперь припрутся, искать будут, пока лед не встанет.

Александр молчал.

Между тем, в казане с побелевшими глазами всплыли головы ленков и тайменей.

— Мишка, зараза, не видишь? Уха готова, — ткнул пальцем Петрович в сторону костра.
Тот, кого назвали Мишкой, снял казан с костра и поднес к столу. Сергей принес из палатки хлеб и бутылку водки.
Водку Петрович разлил поровну на пятерых. Молча выпили и принялись за уху.

— Ладно, — дохлебав юшку, сказал Петрович, — отвезешь его до Витальки, а там пусть они сами решают, как дальше быть.
— Хорошо, — ответил повеселевший Сергей. — Может, еще по одной?
— Тащи, — разрешил Петрович.

В этот холодный вечер долго еще сидели браконьеры возле костра, расспрашивая Александра сначала об их походе по горам, потом о Москве, о похоронах Брежнева, о рыбалке и охоте.

— Я высажу тебя здесь, — прокричал Сергей, причаливая к берегу, — за поворотом реки увидишь кордон, вернее, тебя сначала почувствуют собаки, залают, может, и набросятся. Ты возьми дубину и иди дальше, поменьше на них внимания обращай. Люди услышат собак и сами выйдут. Короче, пока. Да, чуть не забыл, про нас ни гу-гу, понял?
— Понял. Я добро помню, — прокричал Александр, а сам подумал, что за такую плату, как ружье, этот браконьер мог бы его и до Сангар довезти.

Все произошло, как сказал Сергей, — собаки, люди, расспросы.

На старой, видавшей виды лодке, вез его в Сангары егерь Костя. Он привычно сидел возле мотора, даже не ежась от холодного ветра и брызг, вылетавших из-под моторки, прыгавшей по крутым Ленским волнам.

Сангарский аэропорт располагался на очень высоком, крутом мысе, вечно продуваемом ветрами. Пилоты называли этот грунтовый аэродром авианосцем.
— Слышь, друг, — выскочив на берег, обратился Костя к незнакомцу, вынимавшему из люльки мотоцикла канистры с бензином, — подбрось парня до аэропорта. Срочно ему нужно, в тайге несчастье приключилось с двумя людьми, помощи ждут.

Мужик окинул оценивающим взглядом Сашу, потом спросил Костю:

— Ты Терехова Сашки сын что ли?
— Ага.
— Так вроде в армию тебя забрали?
— Пришел уже.
— А-а-а… — протянул тот и кивнул Александру на мотоцикл. — Садись.

В аэропорту Александр расспросил, где можно найти командира эскадрильи Ивана Григорьевича и направился прямо к нему в кабинет.
Иван Григорьевич, слушая его, подкручивал то один, то другой ус.

— Карту покажи, — прервал он рассказ Александра.
— Сейчас, — Александр начал раздеваться.
— Ты чего?
— Она у меня к телу привязана, чтобы не потерять.

Пока Александр доставал карту, Иван Григорьевич набрал номер на телефоне:
— Токарев, зайди-ка ко мне… срочно.

В кабинет, скрипя новенькой кожаной курткой, вошел Токарев:

— Разрешите?
— Заходи. Тут дело такое. Турист в тайге ногу сломал. Нужно санрейс выполнить. Что у нас на базе есть?
— Ничего, все в разлете.
— А когда будут?
— Сегодня не успеем. Двести семьдесят пятая на СНРЭ работает, четыреста девятая в Маган ушла с УРСОм.
— Понятно, что на завтра?
— Все опять в плане с утра.
— Так. Пиши план на завтра, на утро, по АСР вот на эту точку, — показал он на карту, — и ниже. Короче, забирай этого гостя, он тебе все расскажет. А вы, молодой человек, как закончите с командиром, идите в наш профилакторий, я распоряжусь, чтобы вас поселили.
— Спасибо, Иван Григорьевич, — поблагодарил Александр.
— Не мне спасибо скажи, а Гертеру.

По дороге из штаба в профилакторий Александр купил бутылку коньяка и закуску. Когда он поднимался по деревянным, скрипучим ступенькам профилактория, к нему навстречу вышла женщина.

— Здравствуйте, — поздоровался с ней Александр, — меня Иван Григорьевич отправил.
— Челядин?
— Да.
— Пойдемте.

В комнате стояли четыре застеленных армейскими одеялами кровати, четыре тумбочки, стол и шесть стульев.

— Вот, располагайтесь. Если захотите чай, кипяток можно взять у меня. Вы надолго?
— Не знаю. Как получится.
— Понятно.

В профилактории кроме Александра, похоже, никого не было. Тишину нарушал только редкий треск деревянных стен.
Александр открыл бутылку, налил полстакана коньку и, не почувствовав вкуса, выпил.
Вечером в дверь постучали.

— Войдите, — лежа на кровати, сказал Александр.

В комнату вошли двое.

— Здравствуйте, я командир вертолета, который завтра будет выполнять аварийно-спасательные работы на Леписке по поиску ваших товарищей. Хотелось бы кое-что уточнить, — сказал стройный человек с кавказскими чертами лица.
— Вот наша карта, — развернув лист на столе, сказал второй.
— Не могли бы вы поточнее нам показать точку, где вы расстались с группой, и точку, хотя бы примерно, где вы потеряли вашего товарища.
— Здравствуйте, садитесь, пожалуйста, — вставая с кровати, предложил Александр. — Я, знаете ли, не очень в картах, а мою оставил у себя Иван Григорьевич.
— Вот она, — кавказец положил на стол еще одну карту. — С первой точкой ясно, а вот где искать вашего товарища нам бы хотелось уточнить.

Александр еще раз, день за днем, рассказал, где они проплывали, и было похоже, что экипаж в общих чертах понял, где нужно проводить поиск.

— Вы полетите с нами? — спросил кавказец.
— Не думаю… Какая от меня польза будет?
— Ну, что ж. Прощайте.

Командир Ми-8 Тимур Арчилович Басаев показывал второму пилоту на узкий левый берег. В гарнитуре послышался его голос:

— Вон они. Делаем круг и садимся на той косе. Ветер?
— В хвост, метра четыре, — ответил бортмеханик.
— Дима, будем выключаться. Нужно поговорить с Гертером о поиске четвертого. Я Карла хорошо знаю, думаю, его знание реки пригодится.

Звук двигателей Карл услышал задолго до того, как вертолет вылетел из-за поворота реки. Он не стал ничего поджигать или расстилать на камнях, он сказал Юре:

— Как только появится вертолет, побегай по кромке воды в ту сторону, а я пробегусь в эту. Движение по воде экипаж сразу заметит. Садиться будет там. Жаль, не успели дойти до косы.
— Значит, наши доплыли, — не скрывал восторга Юра, — доплыли!
— Лена, не спеши, — остановил Карл, — раз уж летят, значит, подождут немного.

Вертолет они слышали и ждали, но он все равно вылетел из-за горы неожиданно. Он с грохотом промчался мимо людей и начал набирать высоту.
Сердце Лены замерло.

— Карл, — закричала она, — он улетает!
Но Карл спокойно покачал головой и улыбнулся.
Вертолет между тем завалился на левый борт и пошел на разворот.

— Привет, бродяга, — протягивая руку подошедшему Карлу, улыбался Тимур.
— Здравствуй, дорогой, — Карл крепко пожал руку. — Почему-то чувствовал, что прилетишь именно ты. Раз ты здесь, значит, наши товарищи доплыли до Сангар?
— Не все…
— Не понял?
— Доплыл один, Александр который. Второго мы с тобой сейчас искать будем.
И Тимур Арчилович рассказал то, что услышал от Александра.
— Сволочь, — выслушав Тимура, досадовал Карл. — Так и знал, что душонка у него черная. Ребятам пока ничего не говори. Хорошо?

Спустя пять минут полета на небольшой высоте Юра прокричал Карлу:

— А почему мы так низко над рекой летим?
— Погода плохая, — ответил Карл, — так до Лены и потащимся.

Экипаж внимательно вглядывался в завалы на реке, разглядывал все плесы и излучины.

— Судя по рассказу, он потерял его здесь, — услышал в наушниках бортмеханик. — Смотреть теперь в оба.
— Смотри, командир, — второй пилот кивнул на сгоревший островок, — живой, однако, парень-то.

Тимур попросил бортмеханика позвать в кабину Карла.

— Смотри, горело совсем недавно. Думаем, это он. Спички у него были?
— Были.

Через несколько минут полета глазастый второй пилот снова увидел след от костра в устье небольшого ручья.

— Точно он! — обрадовался Карл и, вернувшись в салон, прильнул к иллюминатору.
— Человек! — показывая рукой на темную фигуру, проговорил бортмеханик.

Человек на берегу, вероятно, услышавший звук двигателей, повернулся, увидел вертолет и кинулся бегом по берегу, размахивая над головой палкой с привязанной на ней серой тряпкой.

Вертолет начал гасить скорость и снижаться. Бортмеханик открыл боковую дверь и уселся возле нее.

Поняв, что его заметили, Алексей остановился у кромки воды и неотрывно смотрел на надвигавшуюся на него боком ревущую громаду вертолета. В проеме двери он увидел лицо Карла и незнакомого человека, которые протягивали к нему руки. Эти сильные руки в одно мгновение втащили его в железную утробу салона, и дверь за ним мгновенно задвинулась, разделив мир на прошлое и будущее. По грязным щекам Алексея текли слезы, которые он размазывал грязными же руками. Он не мог говорить, а только вздрагивал от беззвучного плача и, смущенный, отворачивался от своих товарищей. Плакала и Лена.

Эпилог

Александр, с которым никто не хотел разговаривать, улетел в Москву один.

Юра, Лена и Алексей гостили у Николая еще три дня.

Два года Николай получал от Юры с Леной, которые поженились, поздравительные открытки с приглашениями приехать в гости. Потом связь прервалась. Об Алексее и Александре он больше ничего не слышал.

В 1994-м году Николай и его жена Люба возвращались из Израиля, куда совершили паломничество по святым местам, в Якутск через Москву. В Москве им предстояло провести целый выходной день, и они решили съездить в гости к Лукиным. Таксист долго искал таинственную улицу Сайкина, расспрашивая о ней своих коллег на каждом перекрестке, и, наконец, около двух часов дня остановился у нужного дома.

Подойдя к подъезду и уже взявшись за дверную ручку, Николай вдруг спросил Любу:

— А может, просто по Москве погуляем? Мы в этом районе никогда с тобой не были.
— Согласна, — ответила Люба. Она взяла его под руку, и они, не оглядываясь, пошли по незнакомой, осенней улице.