Вечер. В деревянных домишках сиротливо приютившихся на самом краю высокого берега затопили печи. Сизый дымок, чуть приподнявшись над крышами, медленно стекал к реке и вопреки законам физики опускался почти до воды. На берегу пахло сухими неводами, дымом и осенней сыростью тайги с трех сторон обнимающей этот крохотный поселок.

Весь день была нелетная погода и рейс мой отложили до следующего утра. Не зная чем заняться, я спустился на берег, уютно устроился на перевернутой вверх дном деревянной лодке, курил и наблюдал за происходящим вокруг.

В трех метрах от меня, прямо на гальке, лежала лохматая собака неизвестной породы, рядом с ней стояли два местных мужика — молодой коренастый брюнет и лысый старик. Старика я уже видел днем, когда ходил в сельмаг за сигаретами. Звали старика Трофимович и он развозил по поселку воду на старой лошадке, вероятно списанной по возрасту со службы в этом же аэропорту. Лошадка была запряжена в телегу, на которой лежала бочка с квадратным отверстием, прикрытым деревянной крышкой. Крана на бочке не было, и поэтому Трофимыч черпал воду специальным черпаком на длинной ручке, который и был приторочен к телеге.

Сейчас Трофимыч курил и гнусаво жаловался на злую собаку охранявшую двор каких то Валеевых.
— Вот што Кимушка с ентой волкодавой поделать, чуть ногу моей лошадке не погрызла, сволота серая.
— А ты схвати этого кобеля за ошейник, а лучше за хвост или задние лапы, раскрути над головой и брось подальше, он испугается и убежит, — совершенно серьезно посоветовал Ким, — заодно и другие собаки, видевшие это, тоже замолчат и спрячутся.
Мне показалось, что после этих слов Кима лохматый пес как-то неодобрительно посмотрел на мужиков.

Я внимательней пригляделся к собаке. Пес был немолодой, вероятно долгое время проживший рядом с человеком занимающимся рыбалкой и охотой. От такой собачей жизни пес привык питаться тем, что оставалось после хозяина или тем, что добывал самостоятельно, благо рядом была река и необъятная тайга. Но иногда, когда у него было не очень хорошее настроение и ему было лень охотится, мог, наверное, тихонько унести из кладовой мороженую рыбину или проглотить незамеченное хозяйкой яйцо, снесенное на сеновале одной из пестрых несушек.

Вот и сейчас у него-то же было плохое настроение от того, что он слушал рассказ этого Кима, о том, как нужно расправляться с собаками.

— Есть еще вариант, — продолжал Ким, — сильно ударить собаку по переносице сверху, она от такого удара попадет в нокаут. Так монголы раньше охотились на волков. Догоняли их на лошади и били специальным туго сплетенным ремнем по переносице. Волк мгновенно терял сознание или умирал, — продолжал Ким, при этом показывая на нос лохматого пса, — ты вот своей плеткой и бей валеевского кобеля по носу.

Тем временем с причалившей лодки, мужик в прогоревшей на спине телогрейке, начал выгружать на берег ящики с соленой рыбой.

Ким взялся помогать ему и в первую очередь отнес чуть подальше от воды эмалированное ведро с соленой икрой. Когда он ставил ведро на камни, крышка немного сдвинулась, и до лохматого пса донесся знакомый запах рыбьей икры.

Думаю, что об икре пес знал не по наслышке, получая от хозяина то щучью, то налимью икру, которую местные рыбаки сами не ели. Вероятно, псу так захотелось попробовать этой икры, что он доже взвизгнул. Запах икры все больше и больше раздражал пса, мысли в голове путались и какая-то неведомая сила начала подталкивать его все ближе и ближе к ведру с икрой. На полусогнутых ногах, почти ползком, подобрался он к ведру, тихонечко сдвинул носом крышку, а пасть сама начала хватать нежную, зернистую массу.

Пес ел и не мог оторваться от лакомства. Съел он литра два, когда его заметил все тот же Ким. Поняв, что его сейчас будут бить, пес отбежал на безопасное расстояние и уселся возле самой воды.

Ким, с веслом в руках, хотел броситься за собакой, но его остановил приплывший на лодке.
— Да ладно тебе, он сам себя наказал, икру то я круто посолил.
«Интересно о чем это он» — наверное, подумал пес, и в этот момент ему нестерпимо захотелось пить. Он зашел в воду и принялся жадно лакать. Но жажда не проходила. Пес отрывался от питья, несколько минут тяжело дышал и потом снова начинал лакать. Брюхо его уже до отказа наполнилось водой, а он все еще хотел пить. Он забыл о Киме, о нехорошем своем поступке и теперь только злился на воду.
Пес выскакивал на берег, разворачивался и злобно лаял на воду. Потом забегал в реку и кусал ее, а потом опять лакал и лакал.

— Вот почему когда сильно хочется пить, говорят «лаять на воду», — показывая пальцем на Палкана, сказал мужик в прогоревшей телогрейке, — за каждой поговоркой кроится совершенно реальная история, а это вам живой пример.

А бедный пес все лаял на воду и пил, снова лаял и снова пил чистую алданскую воду, злясь то на реку, то на Кима, который, по мнению пса, и подстроил весь этот кошмар, подсунув ему ведро с соленой икрой.