Плеск воды речной
Понятен мне, как слово
Из книжки записной
Далекого былого.

М. Зайцев

Завтра на рыбалку! На Гравский берег!
Рыбачим мы закидушками, а для них нужна наживка, много наживки. Плата наша за рыбалку за то, что берут с собой взрослые и есть наживка.

Июль.

Притихла в знойной истоме якутская тайга. Где-то попрятались птицы и звери. Вялые листья кустарников висят безжизненно; по коре сосен сползает тягучая смола и беззвучно падает на землю чистыми каплями.

Голову дурманит запах трав.

Жарко!

В воду бы сейчас, а мы на болоте, сдираем грязными руками мох между кочек, рвем его на десятки кусочков, вынимая из тысяч перепутанных волокон извивающихся червяков. Пот заливает глаза, раздеться бы, да только стонет болото гулом мошкары, комариным звоном. Чертит в воздухе замысловатую вязь пучеглазая стрекоза, гоняясь за комарами. Стремительно взмывает в небо и вдруг, повисает, трепеща целлофаном крыльев. Словив комара и отяжелев, опускается стрекоза на низко склонившуюся над кочкой травинку, отдыхает. Только нам отдыхать некогда, много нужно наживки, очень много — литра три, не меньше. Копаем уже часа три, а и половины не насобирали — скудна на дождевого червя якутская, вечномерзлая земля.

— Не накопаем, не возьмут — говорит Мишка. — Нужно другое место искать.
— Нужно — соглашается Вовка, — и червяк тут мелкий совсем, ничего на такого не поймаешь.
— А может, на сугунскую дорогу рванем, а? — предлагает Колька. — Помните в прошлом году нашли там кучу макулатуры кем-то вываленную посредине леса и в ней целый литр набрали. А потом там же еще кучу щепок нашли и там много нарыли.

Все облегченно вздыхают, готовые ехать хоть куда, лишь бы подальше от болота, от этих злых, рыжих комаров.

Выбираясь из болота, топчут подростки желтые цветы. Ярких цветов у болота много, но слабы они запахом, и едва уловимый их аромат совершенно теряется в густом всеобъемлющем духе болотного багула — узколистного вереска. Ползучий кустарник, усеянный зонтиками белоцветной мелкотни, заполнил и горки, и болота, и сухие мшаники, и все прогалы между деревьями, — ему нипочем ни вечная мерзлота, ни тень, ни ярость солнца.

Идут по склону распадка, под ногами похрустывают бледно-желтые кустики оленьего мха. Полые, густоветвистые стебельки его, сросшиеся в сплошной дерновик, свернулись на верхушках, как подпаленная шерсть, в коричневые узелки спор. Идут к мотоциклу — трехколесному любимцу сельской молодежи, безотказному и не прихотливому помощнику во всех делах и потехах.

— А может в устье Мархинки съездим, за вьюнами? — Спрашивает Мишка. — Если хоть два десятка вьюнов поймаем, точно возьмут, а?

Вьюн наживка знатная и годна на всякую рыбу, кроме мелкой, мелкой рыбе вьюн не по зубам. Не откажется закусить вьюном и любой хищник, но главное это любимое лакомство осетров.

Знойно и тяжело дышит истомленный жаждой понурый лес. Все живое прячется в тень или бредет к воде.

— Поехали! — Махнув рукой, соглашается Колька.
— Ура! — Кричит Вовка, вскакивая на заднее сидение.

Перегорала земля в зольную пыль, дымиться под колесами. Все вокруг дороги серо от пыли: деревья, машины, лица и одежда людей.

Вот и река с волнующим запахом здоровой воды, запахом прибрежных трав и донных растений, и не хочется вспоминать болотную лужу ржаво-красную, с радужной пленкой, загадочно затаившуюся между лохматыми кочками.

Еще пыль не улеглась над прибрежной дорогой, а подростки уже огласили речку фырканьем и плеском, криком и фырканьем. Старший о наживке не забывает, кричит выбирающемуся из воды, долговязому, с выцветшими волосами пареньку:
— Мишка, ведро за сидением достань и нам кидай, а сам банку поищи или еще чего для вьюнов…

Плюхается помятое цинковое ведро в воду, поднимая веер брызг.

Добыть вьюна — целая проблема, но Колька залезает по пояс в воду, зачерпывает ведром донный ил и спешит на берег. А ил топкий, ноги вязнут, а под илом ледяная стужа мышцы сводит. Вывалил ил на берег, быстро, быстро в шесть рук прощупали весь — нет вьюнов. И снова в воду, оттуда с тяжеленным ведром на берег. Не каждое ведро и донести доводится, падает Колька, не вытянув увязшую ногу из ила. Наконец мелькнула юркая змейка, выскочила из кучи ила и тут же винтом попыталась обратно зарыться. Не успела, схватил ее Мишка, заорал:
— Е-е-е-сть!

Вовка взялся ил со дна поднимать. Колька отдыхает, вдыхая полной грудью теплый загустевший воздух, насыщенный тальниковым духом. Хорошо!

Кукушка отсчитывает ему бесчисленные годы жизни.

Мишка успел схватить еще двух, и очень этим доволен. Вьюнов он кладет в трехлитровую стеклянную банку наполненную илом и водой.

Долго еще копаются в донном иле пацаны, устали, голодные и все в грязи, но довольны — четырнадцать вьюнов. Целое богатство!

День отошел. Огромное солнце раскаленным багровым шаром скатилось за синеватую гряду дальнего леса. Закат пламенел. Огненный разлив небес ширился, полыхал огромным незатухающим костром. Потом краски померкли. А когда в густых сумерках утонули заречные дали, мотоцикл подкатил к деревянному дому на краю поселка. Куривший на крыльце мужчина спросил:
— Ну, как?
— Будет рыбалка! — ответили от мотоцикла.
— Лады, — огонек сигареты вспыхнул светлячком и скользнул вниз. — Теперь воды натаскайте матери, чтобы на два дня хватило. Картошки из хранилища принесите и с собой и домой. Ты, Вовка, сапоги заклей свои рваные, и лодку заодно накачай, посмотри цела ли… Ну, и собирайтесь…
— Ура!!! — в три голоса рванулось в тишину, и было в этом «ура» все: и восторг и готовность хоть всю ночь таскать в дом воду, и даже снова поехать на болото копать червей.